Последний загул - Марина Серова Страница 32

Оказалось ли утро мудренее вечера, не знаю. Не задумалась я над этим вопросом, поднявшись с постели. Но со всей определенностью могу сказать, что проблемы, с такой легкостью отодвигаемые вечером на потом, с утра наваливаются с новой силой. А с ними возвращаются и эмоции. Правда, смотришь на них утром гораздо трезвее. Сказывается большая свобода от вчерашних впечатлений, ослабленных сном.

Стараясь спросонья не думать о делах, я размялась наскоро, освежилась под прохладным душем и, сотворив грандиозный, многослойный бутерброд с маслом, колбасой и сыром, плотно позавтракала, запивая всю эту вкуснятину крепким и сладким чаем. Радиоприемник развлек меня бездумной музыкой и болтовней «безумного Макса», не раз пожелавшего всем, кто его слышит, бодрого утра и наговорившего много разной чепухи. Как раз то, что надо в этот момент для человека, не желающего пережевывать завтрак в унылой тишине.

Надо ли говорить, насколько важным является начало для любого дела. А день я начала, считаю, наилучшим образом. Перед тем как вернуться ко вчерашним бумагам и компьютеру, я достала из сумки замшевый мешочек с гадальными костями, вытряхнула их на ладонь и по всем правилам пустила враскат по гладкой поверхности журнального столика. 4+19+34 выпало на этот раз.

Не желая напрягать память даже для ее разминки — зачем, книжный шкаф вот он, — я достала пухлый том расшифровок и открыла его на нужном разделе.

«Враждебность — не что иное, как преграда для оптимальных действий, воздвигаемая в нашем сознании неприязнью. Если хотите добиться успеха, действуйте непредвзято», — прочитала я, найдя комбинацию выпавших чисел.

Ну, это уже каким-то буддизмом попахивает, где нет ни плохого, ни хорошего, а все едино. Попробую, конечно, но…

Гадальные кости отправились обратно в мешочек, а я — к рабочему столу. Надолго ли?

Итак, мы имеем договор с иногородней фирмой, по которому Валерий должен был получить очень неплохие дивиденды. Вот соответствующая бумажка в моих руках, а вот то же самое на экране с его, Валерия, комментариями.

Теперь, где филькина грамота? Кладем ее на стол перед договором, потому что естественно будет предположить, что она явилась условием, при соблюдении которого Рогову и повезло заключить этот договор. Давая обязательство в течение года не вступать в брак ни с кем, кроме Валентины, он тем самым обещал Гореловым не жениться на Галине Канифоль, она же Шведова. Смущает только то, что не могли договаривающиеся стороны не понимать абсурдности документа, составленного подобным образом.

И, наконец, третий документ, внимательно прочесть который вчера я не удосужилась. Копии его на дискете нет. Я положу его последним в ряду. Завершает он ряд и хронологически, если верить датам, и логически — по своему смыслу. Здесь Валерий отказывается от прибыли по договору с «Тоболом» в пользу Гореловой Валентины. То есть лишается всего, чему так радовался. Вернее, лишает себя сам. Вот только добровольно ли?

Я подняла с пола видеокассету с фильмом и задумалась, похлопывая ею себя по колену.

«Смотри, будь паинькой!» — именно так просил-советовал с экрана Дональд Дак медоточивым голоском Валентины после фильма, просмотрев который равнодушным может остаться разве какое-нибудь животное. Нет, не просьба это, а угроза. Угроза, прозвучавшая после совета не забывать о Владимире Богомолове. Как, интересно, эти люди объяснили его смерть органам следствия?

Кассету я пристроила между обещанием Валерия год не жениться и его отказом от дивидендов в пользу Валентины. Место ее здесь.

Вот такая картина у меня получается. Все очень наглядно и понятнее быть не может. Разве что филькина грамота нуждается в комментариях.

Я пробежалась по записям на дискете — ничего относящегося к делу на ней больше не было. Так, ерунда всякая, едва ли представлявшая интерес даже для ее хозяина. Комментарии придется затребовать от фаворских дам, стараясь действовать при этом непредвзято. Они, пожалуй, сейчас единственные, кто может их дать. Если бы была жива Галина…

— Галина!

Я даже вслух произнесла это имя, ошеломленная внезапно пришедшей догадкой. Нет, озарение, какая там догадка, посетило меня и заставило встать, пройтись по комнате в хорошем темпе. Вот и наступило время для первой утренней сигареты.

Я вырубила ставший ненужным компьютер и, накинув тяжелый махровый халат, вышла на балкон. Тряхнула перила, перед тем как опереться о них, — действие, вошедшее у меня в привычку после того, как чуть не слетела со своего шестого этажа, аки птица пернатая, когда эти самые перила неожиданно подломились подо мной, едва я на них оперлась. Подпилила тогда перила, в мое, естественно, отсутствие, некая сволочь, которую я до того и в глаза не видывала, возжелав отправить меня на тот свет со скоростью свободного падения.

Галина? А ведь она вполне могла быть несведущей в юридической казуистике. Погибла Галина. Погибла после криминального аборта, на который не Валерий ее отправил, так, кажется, Богомолов в фильме сказал? Не для нее ли и предназначалась филькина грамота?

Итог. Три смерти. Две — Галины и Богомолова — одна за другой, третья — спустя год, проведенный Валерием в затворничестве и отмеченный на вечеринке, посвященной годовщине страха, а им самим названной праздником в честь избавления от страха.

Откуда же, из какого источника набраться мне сил, чтобы после всего этого относиться к Гореловым непредвзято?

«Надо, Танечка, непредвзято…» — прохрипела я и закашлялась, задохнувшись дымом и сыростью. Только сейчас обратила внимание, какая отвратительная сегодня погода. Не дождь, а мелкая водяная пыль несется по ветру. Крыша старого трехэтажного дома на той стороне улицы вся бурая от сырости. И холодно. Прохожие все как один спешат, пряча головы под зонтами. Дыхание паром вырывается изо рта. От пара выдыхаемый сигаретный дым кажется необычно густым и плотным. Небо серое и такое низкое, будто лежит прямо на крыше нашей девятиэтажки. Октябрь весь в своей красе. Бр-р!

Я выбросила сигарету и, проследив за ее кувыркающимся полетом, нырнула в дверь, в сухое домашнее тепло. И вовремя, потому что телефон в прихожей уже неизвестно сколько времени заходился в негромком, но отчаянном вопле. Сбросив на пол покрывшийся небесной влагой халат, я поспешила к нему. Вот и пришел конец моим размышлениям.

Рогов. Я его скоро по одному звонку узнавать буду.

— Алло! Татьяна Александровна? Здравствуйте!

Официален с утра Семен Геннадьевич.

— Я звоню вам из Шелоховки.

— Откуда?

— Ну, проще сказать, со своей дачи.

Да, отправился туда, как и обещал вам, сегодня. Да, конечно, осмотреть все и премию Любови Андреевне вручить. Нет, не вручил. Вручать-то некому, знаете. Тут такое дело…

В трубке зашуршало, защелкало, раздался негромкий свист, и связь прервалась. Ну, надо полагать, перезвонит он мне.