Слепой. Первое дело Слепого. Проект "Ванга" - Андрей Воронин Страница 32

И кто бы мог подумать, что знаменитый на все постсоветское пространство экстрасенс Борис Грабовский был младшим научным сотрудником той самой лаборатории? У Глеба немедленно родился новый вопрос: что же заставило его прийти именно сюда и искать нужную папку именно в том отделе архива, в котором она, в конце концов, обнаружилась?

Вот на этот вопрос он ответить не мог, и фотография в личном деле капитана КГБ Грабовского ему в этом нисколечко не помогла. Это была та самая фотография, по которой в далеком девяносто втором году он пытался выследить Гроба в Болгарии, и изображенное на ней лицо лишь очень отдаленно напоминало известное всей стране лицо знаменитого ясновидца. У нынешнего Бориса Грабовского не было ни этого крючковатого ястребиного носа, ни круглых птичьих глаз, ни жестоких складок в углах рта; он сильно изменился за эти годы, и у Слепого были все основания подозревать, что дело тут не в одном только времени. Время не укорачивает носы и не меняет разрез глаз; оно лишь увеличивает количество морщин, но не передвигает их с места на место. С лицом Грабовского явно поработал пластический хирург. Глеб этому нисколько не удивился; что его поразило, так это невиданный, стремительный взлет серого, незаметного человечка, который в молодости не выделялся никакими особыми талантами. В лаборатории своей он работал именно как исследователь, а не как исследуемый; а может, экстрасенсорные способности передаются как грипп или свинка? Или они там, у себя, успели-таки открыть способ развивать эти способности у самых обыкновенных людей? Открыть открыли, а доложить начальству уже не успели: Союз развалился, КГБ СССР перестал существовать… А?

Та давняя, поросшая мхом история, в которой Глебу когда-то довелось поставить точку, была ему известна лишь в самых общих чертах. И тогда, и сейчас считалось, что рядовому исполнителю лишние подробности ни к чему. Даже высокое начальство при всей своей информированности предпочитало, когда могло, придерживаться принципа: «Меньше знаешь – крепче спишь». Подробности исследований, которыми занимался в своей лаборатории профессор с собачьей кличкой Полкан, вряд ли были известны даже тогдашнему руководству страны; Глеб предполагал, что даже высшие чины КГБ, непосредственно курировавшие работу лаборатории, имели об этой работе далеко не полное представление. Да и к чему им это? Чтобы руководить процессом, вовсе не обязательно детально его знать; общее руководство – это отдельная наука, имеющая к тому же универсальное применение. Директор обувной фабрики, если он не полный кретин, после краткого, поверхностного ознакомления со спецификой нового производства может успешно руководить металлургическим комбинатом, а управленцы высшего звена вообще меняют портфели как перчатки: сегодня он министр культуры, завтра – сельского хозяйства, послезавтра руководит обороной, а потом, глядишь, уже возглавляет заседание Совета министров. И никто этому, что характерно, не удивляется, никто не спрашивает у министра тяжелого машиностроения, насколько он, министр, разбирается в тонкостях технологии сборки прокатных станов и шагающих экскаваторов. Так что в таком случае говорить о секретной лаборатории, которая для руководства КГБ была, по всей видимости, чем-то вроде финансируемой за государственный счет кунсткамеры? Никто о ней толком ничего не знал, никому это не было интересно, а кто начинал слишком уж любопытствовать, тому, надо полагать, сразу же давали по шее: гриф «совершенно секретно», куда ж ты, морда, лезешь?

Именно эта повышенная секретность и натолкнула Графа на мысль, которая показалась ему гениальной. Он без помех провернул задуманную аферу. И если бы заговорщики сообразили кинуть Полкану кусок общего пирога или хотя бы пришить обидчивого старика, пока не распустил язык, сегодня если не все, то добрая половина из них не лежала бы в земле, а ходила в олигархах. Но в спешке они просто забыли о своем бывшем начальнике, и в итоге эта ошибка дорого им обошлась.

Граф был единственным сотрудником лаборатории, который не имел к науке никакого, даже самого отдаленного, отношения. Он был типичный начальник службы безопасности – бдительный, неглупый, хваткий, прекрасно разбирающийся в людях. Майор был в лаборатории единственным настоящим практиком, и, когда та прикрылась, первым сообразил, как извлечь выгоду из непривычного для себя статуса безработного.

В общем-то, идея лежала на поверхности. Заключалась она в том, чтобы, пока начальство не хватилось, в суматохе ликвидации прибрать к рукам материалы по последней перспективной разработке и быстренько продать их за границу – купцов на такой товар в ту пору на просторах бывшего СССР хватало: агенты всех без исключения разведок мира стаями кружили поблизости, как стервятники над умирающим слоном. Что это была за разработка, не знал никто, кроме сотрудников лаборатории, а те, понятное дело, помалкивали, связанные подпиской о неразглашении. Полкан, когда закладывал своих бывших подчиненных, сказал лишь, что речь идет о материалах по теме «Зомби», имеющих, по его словам, важное, чуть ли не стратегическое значение. Деталей он не знал, но уже одно название темы наводило на некоторые размышления довольно неприятного свойства. Правда, когда в интересах следствия Полкана в установленном официальном порядке временно освободили от пресловутой подписки, он сказал чуть больше, но явно не намного. Глебу сообщили только, что речь идет о методике комбинированного воздействия на человеческую психику и что, преследуя преступников, он может не опасаться превращения в зомби посредством единовременного впрыскивания какого-нибудь психотропного препарата или вдыхания газа аналогичного действия.

Сиверова все это не обрадовало и не огорчило: в ту пору он не без оснований полагал, что немногим отличается от зомби и без этого таинственного «комбинированного воздействия». Он только что закончил курс лечения и специальных тренировок; с того момента, как его, живого и здорового, поставили перед могильной плитой, на которой были четко выбиты его имя и даты рождения и смерти, не прошло и недели, так что перспектива ненароком выпустить из рук кормило собственной судьбы его нисколечко не пугала: это самое кормило у него отобрали давным-давно, и он больше не видел в том, что с ним еще могло произойти, поводов для переживаний. Он тогда вообще ни о чем не переживал и ничего не боялся, кроме разве что возвращения в тренировочный центр, где провел далеко не самые приятные месяцы в своей жизни. Но о возвращении туда речи, слава богу, не было; ему предстояло посетить в качестве туриста солнечную и в те времена еще вполне дружественную Болгарию, чтобы испытать свое профессиональное мастерство и поставить точку в этом деле. Когда Глеб вернулся и доложил о выполнении задания, начальство сочло, что все прошло наилучшим образом. Теперь, однако, выяснялось, что в тот теплый, бархатный вечер, под несмолкающий треск цикад и отголоски пьяного хорового пения, Глеб поставил не точку, а лишь многоточие.

– Чтоб тебя, – пробормотал он, и сейчас же в проходе между стеллажами показалось лицо архивариуса.

Архивариус до самых очков зарос густой русой с проседью бородой. Из-за этого да еще из-за своей меховой безрукавки, надетой поверх теплой байковой рубахи в крупную клетку, он выглядел гораздо старше своих лет. Глеб с первого взгляда оценил его маскировку: она была почти идеальной, а между тем под рубахой угадывались монументальные формы, которым позавидовал бы даже профессиональный борец, а толстая безрукавка служила отличным прикрытием для наплечной кобуры. Сквозь ткань мешковатых брюк проступали цилиндрические очертания лежащего в кармане газового баллончика, а неторопливая грация, с которой двигался этот «книжный червь», намекала на то, что он готов справиться с любой проблемой безо всяких баллончиков и пистолетов, голыми руками. Его маскировка могла обмануть разве что новичка, а Глеб Сиверов давно научился распознавать профессионала даже в толпе и даже со спины.