Профессиональное убийство - Энтони Гилберт Страница 32

Где он находился в течение трех лет? — задумчиво произнес Крук. — Жил с какой-то другой женщиной за ее счет, был в работном доме, за границей, в тюрьме — право, Кертис, у нас есть одна зацепка. Полицейские ведут регистрацию — шанс невелик, но если повезет, нам это поможет.

Я был менее оптимистичен.

— При условии, что он был арестован под своей фамилией или продолжает ее носить. Даже если у полицейских есть его отпечатки пальцев, чем это нам поможет?

Крук похлопал меня по плечу.

— Не перескакивай через ступеньки. Ты не профессиональный спортсмен, так ведь?

Я сказал, что Берджесс мог бы оказать нам помощь в этом деле, но Крук возразил, что не намерен раскрывать все карты оппоненту. В Скотленд-Ярде есть и другие люди. Я не стал настаивать.

Вечером Крук позвонил и сообщил:

— Рэнделла арестовали за групповое мошенничество в октябре двадцать восьмого года. Он получил три года и попал в Кингстон. Дело было серьезным. Подлог помимо всего прочего. Теперь нам можно двигаться дальше.

Я встретился в кингстонской тюрьме с капелланом — рослым, рыжеволосым, веселым человеком с большим крючковатым носом и выпирающей челюстью.

— Рэнделл? — переспросил он. — Воспитанный, вежливый. Я его помню. Такие не нравятся мне больше всего.

— Неуживчивый? — уточнил я.

— Долгое время хандрил. Один раз пытался бежать. Потом стал тихим. Не люблю я этих благовоспитанных, вежливых заключенных.

— Он рассказывал что-нибудь о своей жизни?

— Ни слова. От него ничего нельзя было добиться. Но я готов был держать пари, что не пройдет и трех месяцев на воле, как он снова возьмется за старое. Может, тут вина тюремной системы. Обращаться с каждым заключенным как с неповторимой личностью, требующей особого подхода, нельзя. Иначе тебя обвинят в предпочтительном поведении, и прежде всего пострадают тихие, прилично ведущие себя парни, не создающие проблем. Им не нужно особого внимания. Парни вроде Рэнделла не учатся в тюрьме ничему, кроме того, что в следующий раз нужно быть более осторожным.

— Доходили до вас вести о нем после того, как он освободился?

— Мы дали ему обычное письмо в Ассоциацию освобожденных заключенных. Я разговаривал с ним перед выходом, и Рэнделл сказал: «Большое спасибо». Он не собирался оповещать весь мир, что провел три года в кутузке. Наказания ему не смягчили. Из-за почти удавшейся попытки побега. Да я и не ожидал, что он примет какую-то помощь. Существуют две причины, — капеллан достал табачный кисет, и я вспомнил рекламу табака «Три монахини», — по которым человек отказывается от помощи, выходя отсюда. Первая: он озлоблен, не хочет афишировать себя как бывшего заключенного — он будет жить честно, но прошлое постарается скрыть. Вторая: к этой группе принадлежал наш Рэнделл — он не имеет ни малейшего желания становиться на честный путь. Если бы я мог заглянуть в сознание этого человека, когда он смертельно скучал на моих утренних воскресных проповедях, то увидел бы, что он хитрит, строит планы отплатить обществу за тюрьму, за потерянное время. Если в первый раз он пытался надуть людей на две тысячи фунтов, то в следующий захочет обжулить на сотню тысяч.

— На скамье подсудимых он был один? — спросил я.

— У него были двое сообщников. Один получил восемь лет и должен освободиться со дня на день. Другой умер в тюрьме. Рэнделл не стал бы дожидаться их, да и не пошел бы снова на преступление с двумя бестолковыми жуликами. Принцип поведения Рэнделла заключается в том, чтобы не попадаться. Однажды он сказал мне: его вина в том, что попался. Не знаю, где Рэнделл сейчас, но если он жив, можете поверить мне, что богат и планирует, как стать еще богаче. Последняя весть, какую я о нем получил, — он работал в Девоншире секретарем у какого-то толстосума. Его видел один из моих подопечных, хороший парень, он был каменщиком, пытался застрелить парня, сошедшегося с его женой. Пишет мне каждые три месяца, сообщает, как идут у него дела.

— Давно это было?

— Года два назад. Во всяком случае, менее чем через год после освобождения Рэнделла.

— Адрес его знаете?

— Нет. Но Беннетт, наверное, знает. Несколько дней назад я получил от него письмо. Навестите его.

Капеллан нашел письмо с адресом в Попларе.

— Чарли можете доверять, — добавил он. — Если что случится, сообщите. Мне Рэнделл не нравился, но он любопытный тип, интереснее людей вроде Беннетта. В грехе самое худшее то, что он привлекателен и требует гораздо больше ловкости, чем добродетель. Очень мало у кого из добродетельных людей хватает ума осознать свои возможности. Эти люди просты, как голуби, но они не могут сочетать свою простоту с мудростью змия, как учит Священное Писание.

Капеллан пожал мне на прощание руку, и я ушел. Тюрьма представляла собой большое серое здание, создающее ощущение безнадежности. Я подумал о Рэнделле — энергичном, изобретательном человеке, который строил планы все три года заключения. И согласился с капелланом. Он был любопытным типом. И в нем должно было быть нечто такое, что заставило Фэнни выйти за него замуж. Нечто глубокое, сильное, неповторимое. Одни только деньги не соблазнили бы ее. И я решил отправиться в Поплар. Было четыре часа, лондонские фонари казались золотыми шарами на широких улицах и стрелами света в тесных переулках.

Поплар, если не считать широкой центральной улицы с трамваями и автобусами, — это сеть дорог, иные из них лишь чуть длиннее внутренних двориков. Некогда романтичный Лаймхаус представляет собой жалкий улей переулков и улочек с обшарпанными домами и разломанными оконными рамами. Я спросил дорогу на Роланд-стрит, и мне указали на север. Дом Беннетта определенно походил на загородный; там были чистые шторы, красивая серая кошка, растянувшаяся на застеленном бархатом канапе, замысловатые часы на каминной полке, ворсистый коврик у камина. В общем, Беннетт жил неплохо. На открывшей мне дверь миссис Беннетт было красное шелковое платье и жемчужное ожерелье явно не из шестипенсового магазина. Беннетт оказался невысоким, бойким человеком с бледно-голубыми глазами и длинными сильными руками.

В нашем разговоре смущался только я. Беннетт, наверное, думал, что гораздо постыднее подавать в суд на жену и ее любовника, чем самому рассчитаться с ними и получить за это срок. Каждый человек, сказал он мне хвастливо, вправе свести счеты с тем, кто соблазнил его жену. Я посмотрел на миссис Беннетт. Как она восприняла его слова? Но она лишь молча шила, не поднимая головы. Беннетт заметил направление моего взгляда и поспешно объяснил, что та жена умерла, пока он сидел в тюрьме, — тактичная женщина, несмотря на дурное поведение, — а это другая жена. Тот, в кого он стрелял, добавил Беннетт, станет хромать всю жизнь, никогда не сможет работать в доке.

— Рэнделл? — произнес он. — Он всегда был не таким, как остальные. Настоящим, знаете ли, джентльменом. Сторонился нас, хотя угодил в тюрьму за воровство. Выходя на волю, не взял никаких документов. Наверняка имел влиятельных друзей. В общем, год назад я работал в Ромертоне каменщиком и увидел его: идет с наглым видом по деревне. Опять настоящий джентльмен. Не догадаешься, что он сидел в тюрьме. Остановился поговорить со сквайром. Я прошел мимо, глядя ему прямо в лицо, но он меня не узнал. Никто не подумал бы, что мы хлебали одну баланду. Я, конечно, промолчал, но, когда увидел его снова, подошел и сказал: «Привет, Рэнделл. Делаешь успехи, да?» Он разозлился. В конце концов, может, он родился джентльменом, только это не дает права обходиться с человеком по-свински. Он посмотрел на меня, когда я сказал: «Снова встал на ноги, что ли?», и, клянусь, никогда я не был так близок к смерти, как в ту минуту. Ни разу не видел в человеке такого желания убить.