Крестики-нолики - Иэн Рэнкин Страница 32

Он поймал себя на том, что опять отвлекается от действительности, и уперся обеими ладонями в стену так, будто его кто-то собирался обыскивать. Сэмми находилась неизвестно где, в руках у маньяка, а он предавался воспоминаниям, сочинял оправдания и сравнения. Нашел время!

В коридоре Джилл опекала Уильяма Андерсона. Ему тоже велели отправляться домой. Доктор осмотрел Андерсона, пытаясь выяснить, не имел ли шок последствий, и сказал, что на ночь его лучше уложить в постель.

– Нет, я подожду здесь, – спокойно и решительно отказался Андерсон. – Если все это имеет какое-то отношение к Джону Ребусу, то я хочу быть рядом с Джоном Ребусом. Я прекрасно себя чувствую, честное слово.

Но это было далеко не так. Потрясенный, полный раскаяния, он пребывал в некотором замешательстве.

– Не может этого быть, – сказал он Джилл. – Не могу поверить, что все убийства служили всего лишь прелюдией к похищению дочери Ребуса. Просто в голове не укладывается. Этот тип наверняка ненормальный. Должен же Джон иметь хоть какое-то представление о том, кто за всем этим стоит?

Джилл Темплер задавала себе тот же вопрос.

– Почему он нам ничего не сказал? – продолжал Андерсон. И вдруг тихо заплакал, не стесняясь слез. – Энди, мой Энди!

Он обхватил голову руками и позволил Джилл обнять его за сгорбленные плечи.

Джон Ребус, смотревший, как сгущается тьма, думал о своем браке, о дочери. О своей дочери Сэмми.

Для тех, кто читает между времен.

Что именно он вымарывал из памяти? Что именно отторг его разум много лет назад, когда Ребус гулял по береговой линии Файфа, оправляясь после глубокого нервного срыва? Тогда он надежно захлопнул дверь перед прошлым, словно перед носом у какого-нибудь бродячего проповедника. Но непрошеный гость дождался своего часа и решил снова ворваться в жизнь Ребуса. Он уже просунул ногу в приоткрывшуюся дверь. Дверь восприятия. Что теперь пользы в его начитанности? Или в его искренней вере? Саманта. Сэмми, его дочь. Боже милостивый, отврати от нее опасность! Боже милостивый, сохрани ей жизнь!

Джон, ты должен знать, кто это.

Но он лишь тряс головой, стряхивая непрошеные слезы. Он не знает, не знает. Это мистер Крестик. Это мистер Узелок. Имена больше ничего для него не значили. Крестики и узелки. Ему присылали крестики и узелки, куски веревки и спички да сплошную тарабарщину, как назвал эти письма Джек Мортон. И больше ничего. Господь милосердный!

Он вышел в коридор и столкнулся лицом к лицу с Андерсоном – старик был похож на обломок крушения, дожидающийся, когда его погрузят и увезут. И двое мужчин крепко обнялись, постепенно возвращая друг друга к жизни. Двое старых врагов в один миг осознали, что в конечном счете они заодно. Они обнялись и заплакали, дав выход всем чувствам, которые сдерживали в течение долгих лет полицейской службы, вынужденные всегда выглядеть строгими и невозмутимыми. И стало очевидно, что они такие же люди, как и все прочие.

Поздно вечером, когда врачи убедили его в том, что у Роны всего лишь трещина в черепе, и впустили на минуту в ее палату посмотреть, как она дышит кислородом, Ребус позволил отвезти себя домой. Рона будет жить. Это уже кое-что. А вот Энди Андерсон лежит на прозекторском столе, и доктора изучают его хладные останки. Несчастный инспектор Андерсон. Несчастный человек, несчастный отец, несчастный полицейский. Дело Душителя касалось теперь непосредственно их обоих. Оно превратилось в дело о затаенной злобе.

У них наконец-то появились приметы, хотя и не очень точные. Соседка Роны видела, как некий человек нес из дома к машине неподвижную девочку. К светлой машине, как она им сообщила. К обычной с виду машине. Обычный с виду человек. Не очень высокий, с грубыми чертами лица. Он спешил. Она не успела как следует его разглядеть.

Андерсона уже отстранили от расследования, как, впрочем, и Ребуса. Да, дело приобрело чрезвычайный характер: Душитель проник в дом, совершил там убийство. Он зашел слишком далеко, хватил через край. Журналисты и фоторепортеры, собравшиеся возле больницы, жаждали информации. Суперинтендант Уоллес созвал пресс-конференцию. Читатели газет, эти любители подсматривать в замочную скважину, хотели знать подробности. Потрясающие новости! Эдинбург становится криминальной столицей Европы! Убит сын старшего инспектора и похищена – а быть может, уже убита – дочь сержанта сыскной полиции.

Ребусу не оставалось ничего, кроме как сидеть и ждать очередного письма. В своей квартире он чувствовал себя лучше, какой бы мрачной и пустой она ни казалась, как бы ни была похожа на тюремную камеру. Джилл обещала зайти к нему попозже, после пресс-конференции. Возле его дома дежурила неприметная машина, что было в порядке вещей: как знать, насколько сильную злобу затаил Душитель?

Тем временем в управлении без ведома Ребуса проверяли его личное дело, смахивали пыль с его прошлого, тщательно все изучали. Где-то там, в его прошлом, обязательно должен был обнаружиться Душитель. Обязательно.

Разумеется, должен был. Ребус знал, что ключ к разгадке есть только у него. Ключ от шкатулки, в которой надежно спрятана тайна. Но – увы! – ключ этот Ребус утратил, и ему оставалось лишь безнадежно трясти шкатулку, слушая, как гремит внутри секрет его прошлого.

Джилл Темплер позвонила брату Ребуса и, рискуя навлечь на себя негодование Джона, велела Майклу немедленно приехать в Эдинбург и побыть с братом. В конце концов, он был единственным родственником Ребуса. По телефону он казался испуганным – испуганным и озабоченным. Потом она принялась ломать голову над методом убийцы, угаданным Айзером. Профессор оказался прав. Что же из этого следовало? Если Душитель составил список жертв заранее, значит, он наверняка сумел раздобыть сведения о людях и, в частности, детях с соответствующими именами и фамилиями. Каким образом он мог это сделать? Быть может, он государственный служащий? Учитель? Человек, имеющий доступ к базе данных муниципальных компьютеров? Все предположения предстояло проверить. Но сначала, по мнению Джилл, полиции следовало бы побеседовать с каждым жителем Эдинбурга, чья фамилия созвучна словам «крест» или «узел». Работа адова, да и догадка абсурдная, но ведь в этом деле все пока что было сплошным абсурдом.

Между тем подошло время пресс-конференции, устроенной, поскольку так было удобнее, в административном корпусе больницы. Зал был битком набит. Лицо Джилл Темплер, доброжелательное, но неулыбчивое, стало за последние дни так же хорошо знакомо британской публике, как и лица всех телекомментаторов и репортеров. В тот вечер, однако, выступать собирался суперинтендант. Джилл надеялась, что его выступление будет кратким. Ей хотелось повидаться с Ребусом. А еще больше, признаться, хотелось поговорить с его братом. Неужто и он ничегошеньки не знает о прошлом Джона? Коллегам-полицейским Ребус о себе почти никогда не рассказывал, на вопросы о службе в армии отвечал и вовсе ледяным молчанием. Откуда же выполз преследующий Джона убийца-душитель? Из потемков армейских лет, или он имеет какое-то отношение к истории с Ребусовым неудачным браком? Джилл слушала выступление супера. Щелкали затворы фотоаппаратов, и просторный зал наполнялся сигаретным дымом.