Конец света в Бреслау - Марек Краевский Страница 32

Обо всем этом не ведал тот, которого газеты называли «звездой вроцлавской криминальной полиции» или «гончим псом с неумолимым инстинктом». «Гений криминалистки» засунул уже в третий раз за это утро гудящую от похмелья голову под ледяную струю воды, а слуга Адальберт вытирал грубым полотенцем его спутанные волосы и покрасневшую шею.

Мок, не глядя в зеркало, расчесал волосы костяным гребнем, с трудом застегнул жесткий воротничок и прошел в столовую, где на столе дымился кофейник, смородиновый конфитюр сладко разливался после запеченным складкам хрустящей корочки кайзерки, а желток манил, дрожа в скользкой оболочке белка. Однако у Мока не было аппетита, и это было связано не с портвейном, который нарушил вчера в сильной степени баланс жидкости в его желудке, а с присутствием криминальдиректора Мюльхауза. Он сидел за столом, смотрел на лакомство к завтраку и заученно вертел острием в чубуке набитой трубки. Мок поздоровался с начальником и сел за стол. Налил себе и гостю кофе. Молчание.

— Простите, Мок, за это ранее вторжение, — Мюльхауз проткнул в конце концов трубку и прервал молчание. — Надеюсь, что не разбудил мадам Софи.

Мок не ответил и попробовал под небом желток, который имел вкус железа.

— В субботу не было на работе Смолора, — продолжил Мюльхауз. — Знаете почему?

Мок выпил немного свинцового кофе, а оторванные кусочки хрустящей кайзерки, как стальные опилки, ранили ему десны.

— Продолжайте молчать, — вздохнул Мюльхауз и поднялся с кресла. — Помолчите, выпейте водки и вспомните старые, добрые времена… Они уже прошли. Безвозвратно.

Мюльхауз поправил котелок, спрятал трубку в кожаный чехол и лениво встал от стола.

— Адальберт! — крикнул Мок. — Завтрак для господина криминальдиректора.

Затем он сделал мощный глоток кофе и почувствовал странную гармонию вкуса: хорошо сваренный кофе с жженным послевкусием крепкого вина, воспоминание о котором раздражало его желудок.

— Все, что прошло, бесповоротно, — Мок посмотрел на Мюльхауза, удобно расположившегося за столом. — Это наименьшая тавтология, с которой я встречался.

— Сенека сказал это более точно, — перед Мюльхаузом забренчали столовые приборы и тарелки, правильно разложенные Адальбертом. — Quod retro est, mors tenet ^[14].

— Сенека был слишком умен, чтобы отождествить смерть с забвением. — Мок провел языком по грубому небу.

— Возможно. — Мюльхауз постукал по яйцу ложкой точно так же, как и раньше по чубуку, а кайзерка захрустела в его поломанных зубах. — Но об этом вы уже лучше знаете.

— Да, знаю. То, что прошло, — это не только во владении смерти. Оно также в сокровищнице моей памяти. — Мок закурил папиросу с золотым мундштуком. Дым закружился над столом. — А память, подобно смерти, мы не контролируем. Хотя и не совсем. Совершая самоубийство, я выбираю тип смерти, а борясь, решаю, умру я с честью или нет. Память сильнее смерти, в отличие от нее она не дает никакого выбора и посылает мне под глаза вопреки моей воле образы прошлого. Я не могу стереть память, если не хочу оказаться в психушке…

Мок замолчал резко и раздавил папиросу в пепельнице. Мюльхауз понимал, что наступает момент, несущий эффект необратимости. Либо Мок все расскажет и тем самым освободит Мюльхауза от каких — либо решений, либо ничего не скажет и ему придется заполнить сухой формуляр — последний документ в его полицейских кадровых записях.

— Прошу месячный отпуск без оплаты, герр криминальдиректор, — Мок вращал в пальцах przycinacz do cygar сигары.

— По поводу? — Мюльхауз закончил есть и проглотил остатки кофе, наклоняя голову так резко, как будто выпил стакан спирта.

Наступило молчание. Выбор был у Мока: либо помощь Мюльхауза, либо отставка.

— Я должен найти жену. Она ушла от меня. Сбежала. Может быть в Берлине, — советник сделал свой выбор.

Мюльхауз подошел к окну и кивнул рукой.

— Вкусный завтрак, — сказал он, закуривая трубку. — Но уже надо идти. Советник Эдуард Гейссен не жив.

Мок хорошо знал городского советника Гейссена, человека непорочной честности, который превыше всего любил оперу Вагнера, и каждое заседание силезского Ландтага заканчивалось драматическими призывами к созданию летней оперы.

— Где? — Мок быстро застегивал янтарные запонки.

— В борделе, — Мюльхауз надевал перед зеркалом слишком маленький котелок.

— Котором? — Мок вставлял руки в рукава принятого у Адальберта пальто.

— На Бургфельде, возле старой каретни, — Мюльхауз открывал двери, размахивая вокруг вонючего облака дыма.

— Как? — Мок погладил Аргоса и двинулся по лестнице.

— Кто-то повесил его вниз головой, — Мюльхауз затопал каблуками на деревянных ступенях. — Ногу Гейссена убийца вставил в петлю, сделанную из струны от фортепиано, а другой конец привязал к люстре. Когда Гессену кровь попала в голову, он перерезал подвздошную артерию. Скорее всего штыком. Гейссен истек кровью.

— Где была шлюха Гейссена?

— Рядом. Зарезана тем же штыком. — Мюльхауз пропустил в дверь какого — то лысого господина в очках, который обвел Мока острым взглядом, советник припомнил двукратную вспышку этих очков, когда пытался жену — обернутую вокруг его бедер — втереть в стену коридора, и затем в ту ночь в четверг, когда изнасилованная Софи в панике сбегала, стуча каблуками. Теперь очки блестели от язвительности, презрения и насмешек. Мок, пораженный воспоминаниями, резко остановился на тротуаре.

— Я должен найти свою жену.

Подъехали сани и встали рядом с ними на обочине. Лошадь воняла конюшней, возница — плохо переваренным самогоном. В санях сидел молодой человек в котелке и курил сигару. Нетерпеливый конь бил копытом в замерзший снег.

— Ее найдет кто-то другой, — Мюльхауз указал на человека, сидящего в санях. — Кто-то, кого она не знает.

— Она знает всех, — сказал Мок. — Всех мужчин и всех женщин. Но этого, наверное, нет. Не слышал, чтобы она зналась с педиками.

Мюльхауз взял Мока под руку и слегка подтолкнул его к саням. Молодой человек улыбнулся на приветствие и прижал палец к краю котелка, выдавая военные привычки. Мок отсалютовал.

— Позвольте представить вам, господин советник, — изрек Мюльхауз, — частного детектива из Берлина, господин Райнера Кнуфера.

— Вы живете давно в Берлине? — Мок обратился к детективу Кнуферу.

— С рождения, — Кнуфер первым пожал правую руку Мока и вручил ему свою визитку. — И я знаю этот город так же хорошо, как собственную квартиру. Я найду в нем каждого жучка.

Никто не рассмеялся, кроме детектива Кнуфера. Сани тронулись. Снег затрещал под полозьями, затрещал череп Мока в тисках похмелья. Копыта коня били в его виски, а под веки попал снег, смешанный с солью и песком. Советник, несмотря на крепкий мороз, снял шляпу, помахивал ею и быстры движением схватил Кнуфера за горло.