Остатки былой роскоши - Лариса Соболева Страница 31

Степа выбрал прекрасное место для наблюдения. Кто-то не пожалел денег на два мраморных памятника, высившихся на постаменте, объединявшем две могилы. Отсюда кладбище просматривалось как на ладони. Приложив прибор ночного видения к глазам, опер не выпускал из виду крадущихся среди надгробий семерых полуночников. Вдруг почувствовал тепло, вздрогнул. Как-никак кладбище, да еще ночью! Но то была Яна.

– Янка! Я где сказал быть?! – шикнул на нее.

– Тише, Степа, а то упустишь своих шишек. А здесь ничего, тихо только... А я компании люблю. Между прочим, сегодня пятница, тринадцатое – день нечистой силы. Представляешь, в полночь выходят покойнички из могил – и начинается здесь шабаш...

– Ладно тебе! – тихонько оборвал ее Степа. – Развыступалась!

– Степа, дай посмотреть в бинокль, а?

– На, все равно не отстанешь. Дернул же меня черт попросить тебя пожрать привезти. От голода бы не умер, а ты теперь под ногами путаешься.

Яна, поднеся к глазам бинокль, от восторга только открывала и закрывала чудный ротик. А Степа в это время, глядя на подружку с нежностью, думал, что без Янки сегодня было бы совсем тоскливо. С ней даже кладбище дискотекой покажется. Любит ее? Он затруднился бы ответить. Знакомы они полгода, разные, как шар и кубик, но почему-то тянет их друг к другу. Он серьезный, неторопливый, она болтушка и на месте не сидит. Он двадцать раз подумает, прежде чем сделать шаг, Яна вообще не думает. Так с предложением было: провел с ней ночь, потом предложил выйти замуж, но думал об этом месяца два. Она же сразу: давай, и быстрее. Иногда наивная откровенность Яны ставила Степу в тупик, тем не менее с ней весело, она его дополняет. К тому же Янка выделяется из толпы – очень симпатичная, даже красивая. Особенно носик у Яны славный – прямой и аккуратный. Есть надежда, что их дети не унаследуют нос Степана, малопривлекательный, даже уродливый, по его мнению, курносый нос. И вообще, у него масса недостатков. Когда он так рассуждал, возникал сам собой вопрос: а что она в нем нашла? Но у Яны про то не спрашивал. Раз согласилась выйти замуж, значит, недостатки ее не волнуют. Он потянулся и поцеловал ее в щеку. Никакой реакции, бинокль занимал ее полностью.

Степа попытался отнять прибор:

– Ну хватит, отдай.

– Подожди, Степочка... Ой, как здорово видно... Слушай, Степа, а здесь еще кто-то есть... Крадутся за твоими... Вампиры, наверное, кровь будут пить у твоих. А мы посмотрим, да? Ну подожди еще немножко! Сейчас отдам... секундочку...

– Дай, я сказал! – вырвал прибор Степан и приставил к глазам. – Где? Где они, те, кто крадется? Где?

– Вправо чуть-чуть... я там их видела. Степа, это призраки?

– Не знаю, все может быть. Ага, вижу. Интересно... Все, теперь ни звука.

Высокопоставленные землекопы выбились из сил. Выпили, подкрепляя себя, с литр коньяка и четыре бутылки-огнетушителя минеральной воды, взопрели от непосильной работы. Начав раскопки, торопились неимоверно, так как в подсознании гудело: застукают за неприличным занятием, грязных и потных, а у Зиночки вдобавок порвалась узкая юбка по шву, – скандал будет на всю Россию. Но вот лопаты ударились о крышку гроба! Все одновременно получили выброс адреналина в кровь. Отдышавшись, Бражник негромко крикнул:

– Кидайте веревки.

– Зачем его наверх тащить? – пугливо спросил Хрусталев, стоя у края ямы. – Откройте и посмотрите. А то потом спускать еще...

– Какой ты умный... – набычился Фоменко внизу. – Тогда полезай на наше место и открывай. А мы сверху посмотрим, как ты будешь это делать. В гроб ногами залезешь? А то ведь места здесь нет...

Хрусталев больше не стал возражать, а готовил гроб к поднятию. Размотали веревки, с трудом оплели ими гроб, выползли наверх. Поначалу, когда подумали заняться раскопками, о веревках даже не вспомнили, но, когда подъезжали к окраине города, Бражник спохватился:

– А как гроб доставать из могилы будем?

Фарами просигналили Ежову, тот остановился. Обговорив, где взять веревки, забежали в какой-то двор. Там досыхало белье, развешанное по двору, которое не успели снять. Так и стащили веревки, бросив белье на скамьях и столах для забивания козла.

Новоявленные могильщики, вытащив гроб наверх, озадачились: гроб показался легким. Впрочем, рабочей-то силы много – включая ударницу Зину, шесть человек вытаскивали гроб. Один Медведкин от участия в акции эксгумации отказался, отошел к соседнему надгробию, демонстративно сел и отвернулся. Гроб поставили на землю. И уставились на него, не решаясь оторвать крышку. Столько этому моменту предшествовало волнений, столько было пережито ужасов... Вот стоит он – гроб, под крышкой разгадка стольких загадок... Но поджилки тряслись, да душа в пятки ушла. Страшно, аж жуть!

– Ну? – скользила хищным оком Зиночка по мужикам. – Открывайте.

– Вот вы и открывайте, – угрюмо вымолвил Бражник.

– Вы же мужчины! – нашла убедительный аргумент Зина, дабы устраниться от последнего решающего шага.

– А вы женщина, – ехидно заметил Бражник. – Глядя на вас, думаешь, что наступил матриархат, такая вы крутая. Вот вам и флаг в руки, то есть топор. Вскрывайте гроб.

– Ах так! – И Зина вскинула вверх подбородок, как, наверное, вскидывали его первые комсомольцы перед белой контрой, – гордо и непреклонно. – Значит, на меня возлагаете? Слизняки вы! И дерьмо!

– Мы все дерьмо, – согласился Медведкин со своего места отстранения. – И вы вместе с нами.

Зина грубо вырвала топор из рук Ежова, фыркнула презрительно и высокомерно, приблизилась к гробу... и решимость покинула ее.

– Погодите, – неожиданно сказал Сабельников, поведя носом. Остальные насторожились. – Гроб уже стоит здесь какое-то время. Вы ничего не чувствуете? А ведь трупы, как известно, издают вонь...

Его слова и подтолкнули гробокопателей к действиям. Они вскрыли крышку.

– Дай посмотреть. – Яна говорила едва слышным шепотом, пытаясь вырвать бинокль. – Ну дай, никогда же не видела призраков живьем.

Заречный шикнул на девушку строго и немного грубо. Напрягая зрение, он высматривал действия семерки и еще тех... непонятно кого. Неизвестные залегли возле объекта, то есть невдалеке от могилы Рощина раскапывающих ее отцов города, и ничем себя не выдавали, просто лежали. Когда достали гроб, Степан еле удержался, чтобы не ринуться к господам-начальникам и не набить их сытые рожи. Однако понадеялся, что это сделают неизвестные из засады. Но те не двигались. Степа недоумевал. Некоторое время спустя семерка отодрала крышку гроба, которая со стуком выпала из их рук. Что потрясло семерку, Степа не видел. Зашептал Яне на ухо, девушка начала отказываться:

– Кофту выпачкаешь...

– Яна! – наклонил ее за шею Степа. – Надо!

Она недовольно согнулась, упершись руками в колени. Степа, предварительно извинившись, с короткого разбега вскочил на спину Яны, затем ловко оседлал высокий памятник. Ухватившись за крест наверху, поднес к глазам бинокль. Поведение семерки было странным – они стояли растерянные, а не напуганные. От напряжения резало в глазах, но Степа все же рассмотрел гроб, даже заглянул в него. Потом он сполз с монумента на Яну и свалился вместе с ней на землю. Теперь Степа больше следил за наблюдателями, залегшими неподалеку от могилы Рощина. Семерка торопливо зарыла гроб и двинулась по направлению к Степе. А неизвестные наблюдатели так и остались лежать, где лежали. Степа с Яной рванули к машине, где ждал Толик, поставив авто за горой мусора в очень темном месте. Оба забрались на заднее сиденье, затихли, Степа перестраховался и зажал рукой рот Яне. В это время «столпы» города рассаживались по двум своим машинам. Взвизгнув тормозами, они умчались, а Степа предупредил водителя: