Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко Страница 31

Ресторан «Черные паруса» находился в cтаром городе, недалеко от порта, и занимал нижний этаж дома, построенного в первой половине XVIII века. Дом из темного кирпича, с высокой готической крышей, стоял на перекрестке двух улиц, а на крохотной площади – небольшой базарчик. На развалах продавалась всяческая рыба, порой еще трепещущая (только сегодня выловили в море), и всевозможные овощи, аккуратно, даже красиво разложенные, а еще – целый ряд цветов, который представлял собой яркую гамму осенних красок. Базарчик обступили маленькие магазины с пестрыми витринами, двери их были настежь открыты. И в магазинах, и на базаре шла оживленная торговля, сновали люди; цокот подков проезжающих извозчичьих пролеток и шум моторов редких машин тонули в разноголосице продавцов и покупателей.

На одной из пересекающихся улиц, недалеко и от базара, и от дверей ресторана «Черные паруса», приткнулась легкая пролетка, в которую был запряжен стройный жеребец серой масти в яблоках. К его морде была привязана торба из мешковины, и жеребец аппетитно похрустывал овсом. На козлах сидел Саид Алмади, а в самой пролетке разместились Глеб Забродин, Кирилл Любин и Мартин Сарканис. Все четверо были облачены в цивильные костюмы, недорогие, но опрятные. Саида явно смущал клетчатый пиджак – он часто подергивал плечами и поводил шеей. Все молчали, вроде бы с большим интересом наблюдая жизнь приморского городка, – так разительно непохожего на холодный, голодный, грязный и хмурый Петроград, распятый революцией.

– Идет! – нарушил молчание Кирилл Любин.

К ресторану «Черные паруса» быстро подходил граф Алексей Григорьевич Оболин в длинном сером пальто, в тирольской шляпе с пером и короткими полями, в левой руке у него была тяжелая трость. У входа он остановился, огляделся по сторонам и скрылся за массивной дверью с медным тяжелым кольцом вместо ручки. Взглянув на часы – было без пятнадцати минут два, – Забродин объявил:

– Подождем, пока народу побольше набьется.

И тут у ресторана появился Василий Белкин, который в новом костюме смотрелся слегка подгулявшим франтом. Весь облик Белкина говорил: доволен собой и окружающей действительностью. Впрочем, действительностью он был, хотя и приятно, ошарашен: выражение изумления на его круглом лице, казалось, застыло навсегда. Василий Белкин, не торопясь, насвистывая, прошел мимо ресторана, сделал незаметный знак пролетке: «Все, мол, в порядке» – и удалился.

– Молодца! – поцокал языком Алмади.

– Да… – задумчиво проговорил Глеб Забродин. – В артиста превращается наш Вася. Недюжинные способности. Значит, пас от самой гостиницы.

Теперь все смотрели на двери ресторана. Посетителей явно прибавилось: люди шли парами, в одиночку, компаниями. Публика самая разная: представительные господа и дамы в дорогих туалетах, матросы, молодые одинокие женщины. Время обеда, который для многих завсегдатаев «Черных парусов» перерастает в ужин до глубокой ночи. Такова традиция этого заведения.

– Пора! – возвестил Глеб Забродин. – Ты, Саид, – повернулся он к Алмади, – как вчера, обиходь своего коня, поставь в сарае и жди нас в гостинице. Но по необходимости – запрячь лошадь мгновенно и…

– Сделаем, Глеб, – перебил Алмади, и в голосе его прозвучала обида.

К ресторану направились трое: Забродин, Сарканис и Любин. Не успели войти – к ним устремился метрдотель, он же хозяин, папаша Генрих, – здоровенный детина, рябоватый, с коротким ежиком густых волос, в стилизованной форме капитана фрегата «Черные паруса». Он широко улыбался, показывая крепкие желтые зубы, и говорил на ломаном русском языке:

– Рад вас приветствовать, господа! Вам понравился наш расторант? Отшень, отшень рад. Отлично! Милость прошу! Вот ваш стол. Как вчера. Момент! К вам подойдет малтшик.

Зал ресторана был отделан под большую кают-компанию со всяческими предметами корабельного быта. Над буфетной стойкой, за которой лихо орудовал бармен в форме боцмана, висели круглые часы в виде барометра. К столу подошел официант, молодой человек в матросской форме.

– Добрый день, господа! – сказал он по-немецки и положил на стол меню. – Выбирайте, будьте любезны.

– Кирилл, – сказал Забродин, естественно, по-русски, – давай-ка полный обед, не шибко дорого и без спиртного.

Любин раскрыл меню, к нему услужливо склонился официант. Через десять минут холодные закуски и сельтерская вода оказались на столе. Друзья, не торопясь, приступили к еде.

Зал ресторана был наполовину пуст. В дальнем углу шумно гуляла компания матросов, оттуда слышалась немецкая и английская речь. Середину зала занимала круглая эстрада, сейчас пустая, рядом стоял накрытый чехлом рояль. За четыре стола от чекистов за маленьким столиком у окна сидел граф Оболин. Алексей Григорьевич сидел напряженно и прямо, часто бросая взгляд на окно, из которого был виден подход к двери ресторана. Иногда он машинально делал глоток из хрустального бокала, что-то цеплял с тарелки, отправлял вилку в рот и так же машинально жевал, смотря в окно.

– Второй день ждет, – тихо произнес Забродин.

– Раз он ушел из Петрограда налегке… – Сарканис низко склонился над своей тарелкой, – значит, он ждет того, у кого «Золотая братина», кто вывез ее из Ораниенбаума.

– Этим человеком может быть только дворецкий Толмачев! – заявил Любин.

– Кто знает… – Было видно, что Глеб Забродин целиком захвачен той операцией, которую выполняет, в голове его роятся всяческие планы и варианты, и он с трудом сдерживает себя. – Кто знает… – повторил он. – Не исключено, что во всей этой истории участвуют не только граф и его дворецкий. Что происходит – неясно. Кроме одного: Алексей Григорьевич кого-то ждет. Будем ждать и мы. Сейчас к «Золотой братине» граф Оболин ближе нас, лишь бы его не упустить.

– Не упустим! – усмехнулся Сарканис. – От самого Петрограда не упустили…

– Смотрите! – прервал Любин.

Алексей Григорьевич повелительным жестом подозвал официанта, что-то сказал ему, тот кивнул, отправился к буфетной стойке и скоро вернулся со стопкой газет, передал их графу Оболину. Граф торопливо стал просматривать газеты.

– Что он хочет там прочитать? – ни к кому не обращаясь, спросил Глеб.

– А еда кончилась, – нарушил раздумье командира группы Любин.

– Что же, – Забродин с удовольствием сильно потер руки, – ничего не остается: закажем пива.

– И копченых угрей к нему, – подсказал Любин.

– Принимается, – засмеялся Глеб.

Стрелки на круглых часах в виде барометра, которые висели над стойкой буфета, показывали двадцать два часа сорок минут. Зал ресторана «Черные паруса» был полон. И преобладала теперь в нем русская эмиграция, повсюду звучала русская речь. Кого здесь только не было! Роскошные дамы в драгоценностях, господа в смокингах, бывшие товарищи министров, а возможно, и сами министры, крупные дельцы и промышленники, тоже, естественно, бывшие, биржевые маклеры, политические лидеры разогнанных большевиками партий, знаменитые московские и петербургские артисты, бледные поэты, дамы полусвета, авантюристы всех рангов, офицеры царской армии – так классифицировали эту публику Забродин, Любин и Сарканис. Было много иностранных морских офицеров, богатых литовцев и местных дорогих проституток. Однако в гвалте, шуме, звоне бокалов, в облаках табачного дыма преобладала русская речь, слышались громкие тосты, отдельные выкрики. На эстраде под звуки рояля, клавиши которого терзал пожилой господин в цилиндре, с испитым, густо напудренным лицом, полуобнаженные танцовщицы исполняли медленный, томный танец, бросая по сторонам зовущие улыбки.