Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов Страница 31

Быстро освоившись на приходе, отец Пётр развернул в Сосновке бурную деятельность, главным предметом которой стали дети. Православный приют, оживший в начале июня лагерь «Витязь», воскресная и светская школы, литературный кружок… Марина видела мужа только вечерами, когда он уставший, но радостный садился за стол и они начинали за чаем обсуждать минувший день.

– Представляешь, Маришка, – рассказывал отец Пётр, намазывая на кусок хлеба любимый с детства майонез, – подходит ко мне сегодня один такой папаша, весь из себя, и начинает упрекать за то, что его дочь купила в нашем храме иконку своей святой покровительницы блаженной Ксении Петербургской и стала перед ней читать молитвочки утром и на сон грядущий. Я говорю, ну и слава Богу, радоваться надо. А он мне: вы, мол, голову морочите детям, я на вас жаловаться буду… Ты чего сидишь, Мариш? Пей чай, остывает же. Меня не переслушаешь, сама знаешь, сколько всего за день набегает. – Отец Пётр с аппетитом жевал хлеб, запивая его крепким, сдобренным мятой чаем.

– Да я пью, Петя. Ты рассказывай, рассказывай.

Марина молча, с любовью смотрела на мужа. Она всегда с удовольствием слушала его, поддерживала и никогда не обижалась, если отец Пётр ни с того ни с сего вдруг замолкал и уходил в себя, надолго погружался в какие-то раздумья, с тем чтобы потом как на духу раскрыться перед ней, посоветоваться перед принятием какого-нибудь решения. Она пила чай, только не так энергично, как отец Пётр, и, конечно, не с хлебом под майонезом. У них на столе всегда было приготовлено к чаю что-нибудь вкусное. Вот и сейчас Марина брала маленькие, аккуратные «снежки» – рогалики, осыпанные сахарной пудрой, и с удовольствием запивала их ароматным чаем.

– Помню, я как раз в возрасте этой девчушки, – продолжал отец Пётр, – да, в тот год мы с Максом тоже перешли в одиннадцатый класс… первый раз у стариков Пургиных прочитал «Отче наш» перед обедом. Анюта, Макс, баба Маня, дед Семён – как тогда все радовались. А здесь – на тебе, буду жаловаться!

– Люди же разные, Петя. Всё будет хорошо, не переживай. Если человек почувствовал необходимость сближения с Богом, его уже никто не остановит. И родители этой девочки, возможно, тоже задумаются о чём-то. Меня вот другое волнует. Последнее время у нас Наталья Александровна Кувайцева ходит сама не своя. Бодрится, правда, виду старается не подавать, но всё равно у них в семье что-то неладное.

– Исповедаться надо, причаститься. Я тоже замечал, что и в церкви она какая-то отрешённая стоит. А Игорь Степанович и вовсе не появляется на службах. Понятно, работа задёргала, но в воскресенье хотя бы можно, наверное, выкроить время. Действительно что-то не то у них творится. Ты как-нибудь поговори с ней по душам, вы же подруги. Слабы мы в вере, матушка, слабы! Отсюда и немощь наша. Подлей-ка ещё чайку, будь ласка. – Отец Пётр с улыбкой подвинул чашку к электрочайнику, который стоял на подогреве рядом с Мариной. Блаженно вдохнув поплывший аромат, он задумался и неожиданно спросил: – Мариш, а ты знаешь, когда я по-настоящему поверил в Бога?

– Ну откуда же мне знать?

– Когда ты встала на ноги. После возвращения из Саровской пустыни, от святого источника преподобного батюшки Серафима. Вот когда! Поэтому я без колебаний и в семинарию поступил. Другого пути кроме искреннего служения Господу Богу я уже для себя не видел.

– А до этого разве не верил?

– Верил, но не так, как сейчас. Была какая-то неопределённость, даже не знаю, как это передать словами. Ведь если уж верить в Спасителя, в милость Его, то верить надо, Мариша, без малейшего сомнения, всей душой, всем сердцем. Вот когда ты полностью отдаёшься воле Божией, тогда можно сказать, что ты воистину верующий человек.

– Я так и сделала, когда у меня ноги отнялись, после того как под лёд провалилась. На всё воля Божия, сказала я себе. И ни на минуту не сомневалась, что дождусь своего счастья… А вот если бы мне не помог святой источник преподобного Серафима, ты бы, Петенька, не стал воистину верующим?

– Это очень трудный вопрос, Мариш. Человеку, вставшему на путь сближения с Богом, зачастую в какой-то момент просто необходим решающий толчок, чтобы утратить остатки сомнений в правильности выбранного пути.

– А разве вспыхнувшее в твоём сердце чувство любви к инвалиду не стало для тебя тем самым толчком, Промыслом Божьим? Или тогда ты меня только жалел? – Марина своими добрыми повлажневшими глазами посмотрела на мужа.

– Мариш, какая же ты всё-таки глупышка, – улыбнулся отец Пётр. Он встал со своего стула и уселся рядом с женой, крепко обняв её. – Я ведь сначала влюбился в твой ангельский голосок, когда впервые услышал его с клироса в нашем соборе. И разве можно было не полюбить его обладателя? Поверь, я не придал ни малейшего значения тому, что ты оказалась в коляске. Я по уши влюбился в тебя, и всё тут. – Отец Пётр нежно поцеловал Марину, слушавшую его, подперев подбородок своей маленькой, в тонких прожилках рукой. – Тогда я ни о чём возвышенном не думал, ничего не анализировал. И, конечно, не понимал, что любовь – это как вера: или веришь, или нет; или любишь, или нет. Середины быть не может, потому что и вера, и любовь даются человеку по милости Божией, а она половинчатой не бывает. Помнишь, как сказано в Писании? «Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас». А ещё, Мариша, веру и любовь обрести можно один только раз. Единственный раз! Воссоединённые в душе они называются очень простым словом – счастье.

– И мы с тобой счастливы! Правда ведь?

– Слава Богу! А тебя, матушка, спаси Бог за такой вкусный чай, – снова улыбнулся отец Пётр. Встав, он перекрестился на образа Спасителя и Богородицы, укреплённые на небольшой божничке в «красном углу», к торцу которой была подвешена на короткой цепочке постоянно теплящаяся простенькая лампадка. Марина встала рядом. – Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас.

Помолившись, отец Пётр с Мариной вышли из-за стола. В это время в дверь тихонько постучали.

– Венька, наверное, – добродушно улыбнувшись в бороду, проговорил отец Пётр и пошёл открывать.

Действительно на пороге стоял Венька Шилов, самый трудный воспитанник приюта. Отпетый, как его вначале все называли. Он был старше других мальчишек, за свою короткую жизнь много успел повидать, но только не хорошего. Высокий, худой, физически сильный, с непослушным вихром русых волос и чистым, доверчивым взглядом больших карих глаз, ищущим понимания и поддержки.

Отец Пётр сразу понял, что Венькина неуправляемость – не более чем защитная реакция на возможную несправедливость к нему, на унижение жалостью, которая доводила его до самых настоящих хулиганских выходок… И это понимание быстро сблизило сорванца с батюшкой. Они стали настоящими друзьями, часто обсуждали многие вопросы жизни приюта и даже принимали по ним совместные решения. Венька стал непререкаемым авторитетом среди воспитанников, но никогда не злоупотреблял своим положением. В школе учился хорошо, девятый класс окончил без троек. Горой стоял за своих приютских. И если вдруг кто-то осмеливался обижать их, то только один раз. Повторно объясняться с Венькой не решались даже старшеклассники. Упрёки он без ропота выслушивал только от отца Петра, а потому только батюшке и жаловались на его проделки учителя и родители школьников. Жаловались часто, и это огорчало отца Петра. Но он верил в своего друга и не сомневался, что из него со временем вырастет настоящий православный христианин, а значит, добрый и справедливый человек.