Убийца прячется во мне - Алексей Макеев Страница 31

До кабинета следователя мы добрались к полудню. Роман Антонович поджидал нас с явным нетерпением, однако мне показалось, что он прячет в рукаве какой-то козырь. Не могу объяснить, с чего я так решил, может, оттого, что глаза у него посверкивали, и вообще был он доволен, как кот, которому сметану еще не налили, но уже показали. Но слушал доклад профессора внимательно, а когда тот закончил, спросил:

— Интересно, но правду ли говорит, как проверить?

— Не беспокойтесь, я уже проверил.

— ???

— Помог. Покупателя подыскал.

— Да откуда же он взялся?

— Дорогой мой, разве вы не знаете, что наших коллег можно встретить где угодно? Я больше тридцати лет преподаю и связей со своими учениками стараюсь не терять, очень, знаете ли, в работе помогает. Короче. Расчет был простой, если Алла Константиновна сказала правду, помощь она примет. И она приняла, да не просто приняла, а с радостью, чуть ли не руки мне целовала.

— Могла сыграть, в смысле, изобразить радость.

— Так я же проверю, состоялась сделка или нет. А учитывая, что Петр Петрович уже моему знакомому позвонил (часа не прошло) и встречу на сегодня назначил, думаю, тут все чисто, можете не сомневаться.

— Значит, Жилиных можно вычеркивать из списка подозреваемых? Ну, и ладно, они меня уже не очень интересуют. Вы хорошо сработали, Иван Макарович, спасибо, но и у меня кое-что интересное найдется.

И с несколько заговорщицким видом следователь полез в папку, нарочито медленно вытащил два листочка, сколотых скрепкой, просмотрел (будто не изучил еще до нашего прихода) и передал Ивану Макаровичу:

— Вот, извольте полюбопытствовать. Перевод прилагается.

— Ничего, — буркнул профессор, предчувствуя какую-то каверзу, — немецкий я еще не забыл, разберу как-нибудь.

Зная, что я владею только английским языком, Иван Макарович открепил перевод и передал мне. Из бумаги следовало, что препарат (тот, которым был отравлен Леонид Штерн) произведен не в России и не в НИИ «Химик», а, скорее всего, в Германии. Установить это удалось потому, что новый, отличный от общепринятого, технологический процесс, изобретенный нашими химиками, давал некую особость конечного состава препарата. Небольшую, никак не влияющую на чистоту экспериментов, но достаточную, чтобы быть обнаруженной экспертизой.

— Интересно, правда? — скромно осведомился следователь. — Не в пользу вашей немочки бумага, не так ли?

— А что это немецкая полиция вам так быстро отвечает? — сварливо спросил Иван Макарович, уклоняясь от ответа на неприятный вопрос. — Странно.

— Ничего странного, мы же не вчера запрос послали. А с немецкими коллегами у нас уже давно установились прочные деловые контакты. Совместные мероприятия, командировки по обмену опытом и так далее. Мы им сразу заключение наших экспертов переслали, а немцы — люди пунктуальные, отвечают быстро. Я понимаю ваше огорчение, но теперь мы точно знаем, яд был привезен откуда-то оттуда. А из всей компании это могла сделать только Эльза Францевна. Придется вам признать очевидное.

— А об этом вы предпочли забыть? — ткнул пальцем в документ профессор. — Вот тут в конце мелким шрифтом особое мнение профессора Фишера.

— Где, где? — встрепенулся я. — Никакого особого мнения тут нет!

— Дайте-ка. — Иван Макарович выхватил у меня перевод, наскоро пробежал глазами и, хмыкнув, пояснил: — Так и есть, особое мнение не перевели, не сочли, понимаешь, нужным. Тут ведь всего-навсего сказано, что препарат, скорее всего, изготовлен год назад. Ясно? Го-од. Лукавит наш друг, не замечает того, что в его версию не укладывается. Отбрасывает, будто это незначительная мелочь.

— Это и есть мелочь, уж извините. Во-первых, особое мнение есть особое мнение. Оно потому в сноску вынесено, что в официальный акт не вошло. А во-вторых, Эльза Францевна постоянно с этим препаратом работала, так разве не могла она малую толику заранее припрятать до лучших времен?

— Могла. Только она что же, еще год назад брата отравить решила? То есть заранее предвидела, что тот ее попытается обмануть, и начала готовиться. Значит, она, по-вашему, ясновидящая? Тогда вам придется в биографии Эльзы Францевны покопаться и доказать, что она была ученицей бабушки Ванги. А иначе не прокатит.

— Прокатит, да еще как, и не нужно ерничать. Лучше честно признать свое поражение, что, я уверен, вы и сделаете, когда еще кое о чем узнаете.

— А-а-а, так это не последний сюрприз?

— Точно так. Вы знали, что Леонид Штерн оставил завещание? Не знали? А он оставил, представьте себе. И по этому завещанию доля в «Комп-сервисе» отходит жене, а вот квартира, точнее полквартиры, он сестре оставил. К сожалению.

— Рад за Эльзу. Она сильно на свою науку потратилась. Будет бедной сиротке небольшая компенсация.

— Ну, компенсация-то довольно приличная, на «пол-ляма» баксов, как-никак. Да только не получит она ее, скорее всего. Убийца не может наследовать своей жертве.

— Как вы о завещании узнали? Насколько помню показания Катерины, она заявила, что муж завещания не составлял. Оно что, оглашено?

— Пока нет. Аркадий Александрович подсказал.

— Аркадий? Ну, надо же! Наш пострел везде поспел. А он-то откуда знает?

— Говорит, Леонид с ним советовался. Спрашивал, как правильно завещание составить. Можно ли его от руки написать или надо обязательно напечатать и нотариально заверить? Аркадий говорит, что порекомендовал другу нотариуса, с которым прежде дело имел, мы его и навестили.

— А когда, между прочим, завещание составлено?

— Когда, когда? Ну, какая разница?

— А все же?

— Две недели назад.

— Вы что, уважаемый, нестыковки не видите? Коварная отравительница загодя запасается редким ядом, по которому ее не слишком сложно вычислить. Ни ссор с братом еще не случилось, ни завещания, а она запаслась. На всякий случай, что ли?

— Согласен, некоторые мелкие шероховатости имеются. Но какая разница, чем Эльза Францевна руководствовалась? Тем более всем известно, что немцы народ основательный, все по заранее разработанному плану делают. И как хотите, но завещание — это мотив. А что, нет? Вы все говорили: «У Эльзы мотива нет». Так вот он, мотив. Просто железобетонный мотив, всем мотивам мотив. Я ее под стражу не беру только из уважения к вам, Иван Макарович. И потому еще, что деться ей некуда, из страны ее не выпустят, так пусть погуляет последний денек на свободе.