Лето быстрых перемен - Николай Рябов Страница 31

Полученный список насчитывал аж двести сорок пять человек и порадовал меня пятью потенциальными кандидатами на проверку.

При отборе людей, я, на всякий случай, помимо возраста и имени, учитывал и то обстоятельство, что нужный мне Игорь Иванович Ковалёв вполне мог поменять паспорт и, вместо Новограда, указать в листке прибытия любой другой населённый пункт нашей огромной страны. О том, что бывший жених Елены Константиновны сменил фамилию, сейчас даже не хотелось думать.

Весь вечер я гонял в машине по раздобытым адресам, которые, будто специально, были разбросаны по всему городу и находились в малоизвестных местах, вроде района Красного Строителя или Гольяновского кладбища. Понятное дело, толкотня в пробках и предвечерняя духота не слишком способствовали этим перемещениям в пространстве и времени.

Когда из списка были вычеркнуты первые три кандидата, на небе уже сияли первые звезды, которые лучше часов подсказали мне, что с работой пора заканчивать и следует возвращаться домой.

В субботу проверка была продолжена. Довольно скоро стало ясно, что ни один из освидетельствованных мною Игорей Ивановичей Ковалёвых и близко не соответствует искомому, если, конечно, меня не обманывали глаза или соседи, которых приходилось расспрашивать, в случае отсутствия на месте очередного И. И. К…

«Всё равно придётся найти этого парня! – мрачно думал я по дороге в хоботовскую контору о несостоявшемся супруге Елены Гнединой. – А то, что Ковалёв путает следы, лишний раз говорит не в пользу бывшего снайпера, где бы он ни находился».

Без пяти одиннадцать я сидел в приёмной Хоботова.

В кабинет нотариуса удалось попасть почти сразу, стоило сообщить через секретаршу, где я работаю.

Михаил Александрович оказался невысоким шатеном с хорошими манерами и тихим голосом, который отнюдь не свидетельствовал о покладистом характере. Судя по решительному взгляду тёмных глаз, этот человек умел повелевать и, тем более, отстаивать свои интересы.

– К вашим услугам, – вежливо сказал Хоботов, указывая мне на один из стульев перед своим рабочим столом.

Когда вы впервые имеете с кем-нибудь дело, не всегда легко определить, как себя лучше вести, чтобы добиться нужного результата. Особенно, если собираетесь шантажировать этого человека.

Я решил не играть в кошки-мышки и сразу выложил на хоботовский стол несколько фотографий Юлькиного хахаля, которые сделал почти две недели назад (самой Юльки в кадре не было).

– Можете сказать, кто этот мужчина? – спросил я и лишь после этого уселся на предложенный стул.

Воцарившаяся пауза, во время которой Хоботов сосредоточенно разглядывал снимки, длилась несколько минут.

– С чего вы решили, что я знаю этого парня? – вопросом на вопрос ответил хозяин кабинета и вперил в меня проницательный взгляд.

Испытывая хоботовское терпение, я тоже не сразу раскрыл рот.

– Михаил Александрович, предлагаю сделку, – я кивнул на стол с фотографиями. – Вы рассказываете мне об этом человеке, а я, в свою очередь, обещаю не предпринимать ничего, что бросило бы тень на ваше имя и, упаси Господь, не лишило бы вас любимой работы. Разумеется, если только вы не успели совершить в последнее время чего-то непоправимого.

Лицо Хоботова потемнело ещё до того, как в кабинете воцарилась тишина. Грешным делом, в голове мелькнула мысль, что меня сейчас с треском выставят за дверь.

Однако я ошибся. Время шло, а Михаил Александрович продолжал сидеть в своём кресле, не сводя с меня настороженного взгляда.

– Это шантаж? – хрипло поинтересовался, наконец, Хоботов, явно не ожидая ответа на свой вопрос.

Я усмехнулся:

– Скорее, деловое предложение, от которого выигрываем мы оба: вы позволяете мне сэкономить время на выяснение личности этого субъекта, я же, не только удерживаю вас от участия в преступной сделке, но также не распространяюсь о ваших давних латышских проделках.

Михаил Александрович побагровел еще больше.

– С чего вы взяли, что в Риге у меня были какие-то проблемы?

В эту минуту Хоботов уже не смотрел на меня, а лишь нервно поглядывал в сторону двери и теребил запонку на манжете рубашки.

Пришлось удовлетворить его любопытство.

– На днях, Михаил Александрович, мне удалось заглянуть в ваше досье, – соврал я, но это была правдивая ложь.

Мой собеседник тяжело вздохнул и полез за платком, чтобы вытереть мокрое лицо.

Мне тоже захотелось чего-нибудь холодненького, хотя в кабинете работал кондиционер, и в помещении было не больше двадцати градусов.

– А вы предусмотрительны, – с явным сожалением изрек Хоботов и затем, поднявшись из кресла, медленно прошелся по кабинету.

Неожиданно он остановился напротив меня.

– По правде говоря, я боюсь этого человека больше, чем вас и ваших угроз, – признание нотариуса выглядело довольно искренним.

– Как его зовут? – настойчиво повторил я вопрос, заметив, что владелец конторы все ещё колеблется.

Хоботов молчал ещё минуту или две.

– Это мой старый приятель Андрей Гросс, – наконец, выдавил он признание. – Мы жили по соседству и учились в одном классе, пока он не загремел в колонию.

– За что его судили?

Хоботов тяжко вздохнул:

– Вооруженный грабёж при отягчающих обстоятельствах…

– Вы виделись с ним после переезда в Россию?

Хозяин кабинета едва кивнул:

– Андрей разыскал меня в Питере и одолжил крупную сумму денег.

– А в Москве? Гросс знает, что вы перебрались сюда?

После этого Хоботова будто прорвало.

– Издеваетесь?! – возопил он и снова побежал к своему креслу. – Конечно, знает! Иначе хрен бы вы пришли сюда с намёками на моё сомнительное прошлое!

Я подождал, пока он успокоится.

– Вы виделись с ним в последние месяцы?

Хоботов медленно покрутил головой.

– Нет, звонила какая-то Света и просила от его имени помочь в продаже двух квартир.

– Адреса называла? – насторожился я, но Хоботов махнул рукой.

– Адреса станут известны не раньше октября. Просто Андрюша, как всегда, готовит почву…

После этого мы беседовали с ним ещё минут сорок. В результате я окончательно укрепился в мысли, что Хоботов панически боится Гросса и будет счастлив, если ему больше никогда не придётся иметь дел со своим опасным рижским дружком.

Перед прощанием Михаил Александрович взял с меня слово, ни при каких обстоятельствах не выдавать его имя.

– Иначе мне не жить, – обреченно признался он.

– Не преувеличиваете?

Хоботов энергично замотал головой: