419 - Уилл Фергюсон Страница 31

Овца на мотоцикле.

Лишь когда мотоцикл проехал, девушка в индиго разглядела мотоциклиста — посадил животное на руль, поверх овцы глядит на дорогу.

Она едва не расхохоталась — расхохоталась бы, да не хватило сил. А потом сообразила: с овцой на руле он вряд ли едет далеко. И она погнала себя дальше, за следующую дюну. А там — видение еще замечательнее: сияющий город на равнине, светящийся даже в полдень.

Она добралась до границы Сахеля, дошла до Кадуны. И быть может, выживет, иншалла.

Мимо с грохотом катили тягачи с платформами, груженными до отказа, как верблюды. Люди в развевающихся белых халатах ехали на мотоциклах без овец. А вдалеке — приземистые контейнеры и кишечные трубы городских нефтеперегонных заводов, комплекса до того расползшегося, что она поначалу приняла его за отдельный город. Вдоль трубопровода она зашагала в Кадуну.

Однако переработанная нефть с этих заводов до местных бензоколонок, похоже, не добиралась. Перед бензоколонками — теми, что еще не закрылись, — выстроились длинные очереди раздраженных машин. Она миновала несколько наглухо заколоченных заправок с рукописными табличками «БИНЗИНА НЕТ».

С бензиновым дефицитом на свет вынырнули полные надежд барыги — молодежь, торговавшая бензином с черного рынка, в пластмассовых молочных канистрах и литровых бутылках. Когда она проходила мимо, к придорожному ларьку подъехал полицейский патруль — не оштрафовать, а поторговаться за канистру.

Кадуна.

Город назван в честь реки, река — в честь крокодилов. Впрочем, кадуны, что когда-то бревнами плавали в заиленных водах, давно повывелись, исчезли, как львы из Сахеля. Она еще не бывала в столь огромных городах — говорят, миллион человек, а то и больше. Она никогда не видела таких широких проспектов, таких ослепительно-белых стен. Куда ни взгляни, архитектурное величие — элегантные гостиницы и высоченные банки самим блеском своим славили богатство. Кинотеатры и кондитерские, парковочные стоянки и парикмахерские столбики, которые крутятся . И повсюду озлившимися гусями переругиваются машины.

По улицам лавировали автобусы — самодовольные, как петухи, ярко-зеленые, ярко-лиловые, — и с ревом петляли мототакси, а пассажиры цеплялись за спины водителей, плотно зажав свертки под мышкой. Целый город свертков — раздутых, раскачивающихся, открытых, опустошенных.

Входя в город, она услышала полдюжины диалектов и языков разом — слова выкрикивались, выпевались, выговаривались, выдыхались; город от них звенел, воодушевляя даже ее, совершенно ослабевшую. Здесь ей наверняка найдется место.

Но Кадуна есть Кадуна. Крокодилья река, зубастый город. Тут главное — ступать легонечко, будто птичка, что выклевывает остатки мяса из крокодильих зубов. За пекарней «Страус» она порылась в мусорных ящиках и пустых мучных мешках, откопала пакет сладких «улиток». «Улитки» заплесневели, но она аккуратно соскоблила плесень и съела кислый хлеб.

Мимо центрального рынка она дошла до окраин Сабон-Гари. Здесь, как и в Зарии, кварталы чужаков не обозначены как таковые, однако четко очерчены. Грязные акценты христианского юга. Торговцы игбо и йоруба. Нупе и тив. Эти семьи могут жить здесь поколениями, но навеки останутся незваными гостями. Теперь она — одна из них.