Пожизненный срок - Лиза Марклунд Страница 31

— Мама, мне не видно.

Анника вернулась на кухню, провела пальцами по копиям рапортов, сделала робкую попытку справиться с кофемашиной, но тут же сдалась.

Потом она подумала, не достать ли компьютер, но решила не загромождать стол Берит своими вещами. Вместо этого набрала номер справочной службы и попросила телефон Тони Берглунда.

— Вы знаете адрес?

Естественно, адрес Анника не знала.

— По Стокгольму и северным ленам я получила шестьдесят три номера.

— Тогда посмотрите Тиммо Койвисто.

— В Норртелье? В приюте «Вортуна»? Это единственный, кого я нашла во всей стране. Есть номер мобильного телефона. Набрать?

Анника поблагодарила и сказала «да». Почти сразу же она услышала записанный на автоответчике голос. Человек говорил с сильным финским акцентом. Он в весьма витиеватых выражениях объяснил, что его зовут Тиммо Койвисто и что он перезвонит, как только у него будет время. Потом он пожелал всем Божьего мира и сказал, что любовь и милосердие Христа распространяются на всех людей, кто бы они ни были и где бы ни жили.

Потом раздался сигнал, и Анника в нерешительности поколебалась.

— Э, — сказала она, — я звоню из редакции газеты «Квельспрессен», меня зовут Анника Бенгтзон. Меня интересует, не тот ли ты Тиммо Койвисто, у которого восемнадцать лет назад была неприятная встреча с офицером полиции, которого зовут… точнее, звали Давид Линдхольм… Если ты тот самый Тиммо и если у тебя есть желание вспомнить тот случай, то, пожалуйста, позвони мне…

Она продиктовала номер мобильного телефона и отключилась.

Она встала и посмотрела в окно. Но Берит на дороге не было.

Она вернулась на кухню, взяла сотовый телефон и набрала номер Нины Хофман.

Нина ответила после четвертого гудка.

— Я позвонила не вовремя? — извиняющимся тоном спросила Анника.

— Что ты хочешь? — устало и печально спросила Нина.

— Я много думала об этом деле и о Давиде Линдхольме, — сказала Анника. — Я знаю, что его обвиняли в физическом насилии. Это было очень давно, и в обоих случаях его оправдали, но, может быть, ты знаешь что-то еще об этих случаях…

Трубка ответила молчанием. До слуха Анники доносился шум уличного движения — значит, Нина не отключилась.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила наконец Нина.

«Ей это известно».

— Почему ты спрашиваешь? Неужели это так странно?

В трубке снова повисло молчание.

— Я не хочу обсуждать этот вопрос по телефону.

Анника обернулась в сторону гостиной. Ну что ж, она просто возьмет детей с собой.

— Я могу приехать в пиццерию, — сказала она.

— Нет, там бывает много моих коллег. Ты знаешь, где находится Нюторгсгатан? На углу Бондегатан есть кафе. Может быть, там?

Они условились о времени и распрощались.

Берит вошла на кухню с тремя большими пакетами из супермаркета и поставила их на стол возле мойки.

— К вечеру будет дождь, — сказала она. — Тучи уже чуть ли не касаются верхушек деревьев.

— Ты знала, что Давида Линдхольма обвиняли в физическом насилии? — спросила Анника. — Причем не один раз, а дважды.

Берит прислонилась к кухонному столу и задумалась.

— Нет, первый раз об этом слышу. Он был признан виновным?

Анника встала, чтобы помочь Берит разгрузить пакеты.

— Конечно нет. Первый инцидент произошел двадцать лет назад, когда он служил в подразделении быстрого реагирования в Норрмальме. Он служил вместе с Кристером Бюре. Кажется, они были большими друзьями.

Она открыла холодильник, поставила на полку молоко и положила упаковку куриных ножек.

— По данным следствия, Давид Линдхольм избил молодого парня, задержанного во время уличной драки на Лунтмакаргатан, и сломал ему верхнюю челюсть. На суде он отказался от своих показаний и признал, что оговорил Линдхольма только затем, чтобы насолить полиции, а на самом деле его ударил кто-то из соперничающей банды, но он не знает, кто именно.

— Это вполне может быть правдой, — сказала Берит.

— Конечно, — согласилась Анника. — В другом случае Давида обвинили в том, что он напал на наркодилера в туалете Центрального вокзала и ударил его головой о стену так, что тот получил тяжелое сотрясение мозга. В результате парень стал инвалидом — у него навсегда осталось двоение в глазах и ухудшился слух.

— Что может быть результатом хронической передозировки наркотиков… или нет?

— Конечно, может. Странность заключается в том, что конец этой истории похож на конец истории предыдущей. Парень изменил свои показания, когда дело дошло до суда. Он сказал, что другой подонок ударил его, а он оклеветал Давида, чтобы создать копам проблемы.

— Что говорил сам Давид?

— Он говорил то же самое, что и жертвы, — на них напали другие преступники, а Давида они оговорили, чтобы причинить неприятности полиции.

— Значит, Давид был оправдан?

— Дела были прекращены. Мало того, в отделе кадров решили, что, если даже Давида признают виновным, он не будет отстранен от службы.

— Да, видимо, он с самого начала был популярен, несмотря на сомнительное поведение, — задумчиво кивнула Берит. — Когда случилось последнее из этих происшествий?

— Восемнадцать лет назад.

— С тех пор он был чист и непогрешим?

Анника принялась складывать пустые пакеты.

— По крайней мере, обвинений ему больше не предъявляли. Где ты хранишь пакеты?

Берит ткнула пальцем в сторону нижнего ящика кухонного стола.

— Ты видела газеты? На двенадцатой полосе мы поместили твой рассказ о Юлии. Он очень хорош.

Берит дала две газеты Аннике. Она села за стол и положила на него оба таблоида. На первой полосе в «Квельспрессен» и в конкурирующей газете была одна и та же фотография, над которой красовались одинаковые заголовки:

«ГДЕ ЧЕТЫРЕХЛЕТНИЙ АЛЕКСАНДР?»

На фотографии был изображен застенчиво улыбающийся в объектив маленький мальчик. Классический мраморный фон говорил о том, что снимок был сделан в детском саду. Такие снимки каждый год делают во всех детских садах и дошкольных учреждениях Швеции.

Так вот каким он стал — этот мальчик, который был на полгода младше Эллен.

У Александра были непослушные светлые волосы, мелкие, точеные черты личика. Он был красив, как девочка. У нижнего среза фотографии виднелся краешек воротничка белой рубашки, надетой по какому-то торжественному случаю.

Фотография расстроила Аннику. Мальчик выглядел таким беззащитным, таким ранимым, а заголовок исподволь внушал мысль, что его уже нет в живых.