Закон трех отрицаний - Александра Маринина Страница 31

– Анита Станиславовна, я вот что хотел спросить… –Зарубин изобразил смущение, это у него всегда хорошо получалось. – Вон тефотографии на стене… Это ведь вы, правда? Я не ошибся?

– Не ошиблись, это действительно я. Это кадры изфильма, очень старого, вы его, наверное, не видели.

– Так вы снимались в кино?! – Изумление у негополучалось не так здорово, как смущение, но в целом тоже неплохо.

– Да, один раз. В детстве.

– А почему только один раз? Обычно если ребенок хорошосправляется с ролью, его начинают снимать все подряд, я в книжке читал.

– Что вы, Сергей Кузьмич… простите, можно я будуназывать вас просто Сергеем?

– Пожалуйста, конечно.

– Так вот, Сергей, это бывает далеко не со всемидетьми. Это распространенное заблуждение. Один раз снимают многих, во второй раз– только каждого десятого, в третий – и того меньше.

– А вам хотелось бы?

– Чего?

– Ну, дальше сниматься. Все девочки мечтают статьактрисами.

– Не все, уверяю вас. Но у меня была в принципе другаяситуация.

– Какая? Или об этом спрашивать неприлично?

– Если хотите, я расскажу. Мне не очень-то приятно обэтом вспоминать, но вы ведь все равно узнаете. Костя Островский в курсе, такчто если не я расскажу, так он. Видите ли, Волкова я по мужу, моя девичьяфамилия Риттер. Вам это что-нибудь говорит?

– Так вы дочь Станислава Риттера?! – вот теперьЗарубин изумился по-настоящему.

Ну как же, Станислава Оттовича Риттера знала вся страна,даже такой оторванный от высокого искусства человек, как простой опер СерегаЗарубин, и то слышал это имя. Правда, ни одного полотна известного художника онс ходу назвать не смог бы, но фамилия была на слуху.

– Да, я дочь Станислава Риттера. А больше ни о чем вамэта фамилия не говорит?

– Нет, – честно признался он.

– Вы никогда не слышали об актрисе Зое Риттер?

– Нет, не приходилось. Это ваша мать?

– Да, моя мама была очень известной актрисой, но онаперестала сниматься еще в конце шестидесятых. Вернее, ее перестали снимать.

– Почему?

– Она, видите ли, бросила отца и вышла замуж запростого автослесаря, когда уже была беременна от него. Мама была членомпартии, а такие вещи тогда не прощали. Кроме того, после родов она сильнопополнела, перестала заниматься своей внешностью, и о ней быстро забыли.Сначала подвергли остракизму, а потом забыли. А значит, забыли и обо мне. Вот ивсе.

В голосе Волковой Зарубин не уловил ни горечи, ни сожаления.Просто рассказ, будто изложение кем-то написанного романа.

– Вам было обидно, наверное, что вас больше неприглашали сниматься? – с сочувствием проговорил он.

– Нет, – она долила чаю ему и себе, – я обэтом вообще не думала. У меня никогда не было мыслей, что вот теперь, послепервого фильма, я обязательно стану известной актрисой. У меня было свое хобби,и оно к кинематографу не имело никакого отношения.

– Какое?

– Испания.

– Испания? – переспросил Зарубин, делая новыйглоток чая и в очередной раз сожалея, что не попросил чего-нибудьдругого. – Почему Испания?

– У меня крестная – испанка из Барселоны. Это онапридумала мне имя. И мне с детства казалось, что во мне или течет испанскаякровь, или живет дух этой страны. Я с семи лет училась играть на гитаре,закончила музыкальную школу. Танцую фламенко и фанданго. Свободно говорю ичитаю по-испански. Досконально знаю историю и культуру Испании. Вот это мнебыло действительно интересно. А кино – так, случайный эпизод из детства.

Ничего себе Анита Станиславовна! Потрясающая тетка! От такойлюбовника и впрямь фиг уведешь. Значит, в том детском фильме она сама играла нагитаре. А музыка-то была сложная, это Сергей отчетливо помнил. Не какое-то тамдешевое бренчанье на трех струнах с четырьмя аккордами. С четырьмя аккордами они сам умеет, поэтому смог оценить мастерство юной гитаристки. Вот бы послушать,как Волкова играет… И посмотреть, как она танцует…

– Интересно, а Халипова когда-нибудь видела, как вытанцуете?

– Странный вопрос. – Волкова смотрела строго, иЗарубин мысленно усмехнулся. Ну конечно, она не поняла его логики, поэтомусразу насторожилась. А логика-то проста как три копейки.

– И все-таки.

– Видела. И не один раз. Почему вы об этом спросили?

– Сейчас скажу. А на гитаре вы при ней играли?

– Играла. И на саксофоне тоже играла.

– На саксофоне?

Ага, вот та фотография, с закатным солнцем! Значит, непостановочная…

– Я, Сергей, и на саксофоне играю. Про рояль я уже неговорю, это в музыкальной школе обязательно, как сольфеджио, хор и музыкальнаялитература. Так почему вы спрашиваете?

– Я подумал, что… Халипова должна была понимать, чтопротив вас у нее нет ни одного шанса. Вы не только потрясающе красивы, вы нетолько умны и образованны, но еще и обладаете такими талантами! На что же онарассчитывала, когда заигрывала с Кричевцом?

– Дурочка, – просто ответила Волкова и печальнопосмотрела на него. – Хоть и нельзя о покойниках ничего говорить, кромехорошего, но мы же с вами не на панихиде, правда? Вы на работе, и я обязанаговорить все так, как есть. Костя ее все время подначивал, дескать, вотнаучишься танцевать, как Анита, научишься играть, как Анита, станешь докторомнаук, как Анита, вот тогда, может, Антон на тебя внимание и обратит. Юльказлилась ужасно, по-моему, в ней это только разжигало азарт, ей хотелосьдоказать, что и без всех этих глупостей она Антона получит, на одной толькоюности и свежести.

Хорошо, теперь еще один осторожный шаг, очень осторожный.Тихонечко, тихонечко… Не спугни, Зарубин.

– Мне не хотелось бы быть неделикатным, но…

– Спрашивайте, Сережа, не стесняйтесь.

Ага, уже Сережа. Отлично. Волкова совсем расслабилась, можнорискнуть.

– Я заранее прошу прощения, вопрос наверняка будет вамнеприятен, но я обязан спросить, потому что, если не спрошу, меня начальник вземлю зароет. Ничего?

– Ничего-ничего, спрашивайте.

– Не могло ли так получиться, что Халипова все-такидобилась своего в отношении Антона? Ну, например, он устал от ее домогательстви решил уступить один раз, чтобы она от него отстала. Или она подловила его,когда он был нетрезв. Или еще как-нибудь…

– Да, – она горько усмехнулась, – в вашемвопросе действительно мало приятного. Но я на него ответить не могу. Если это ислучилось, то я об этом не знаю. Ничего более точного я вам не скажу.