Демон воздуха - Саймон Ливек Страница 31

Койоакан располагался на юго-западном побережье озера, в самом конце насыпной дамбы.

Сыновей Рукастого Ицкоатля и Мазатля — Обсидианового Змея и Оленя — мы взяли с собой.

— Неучи оба, все в меня, — заметил их отец. — Оставь их дома, так и вовсе хлопот не оберешься.

Я опасался брать мальчишек, но желание их отца оказалось сильнее моих возражений.

— Да все будет в порядке, — успокоил меня Рукастый. — Ну сам посуди, что может в дороге случиться? Мне даже деньги у тебя брать как-то неловко. — Он был в хорошем настроении — видимо, радовался возможности удрать ненадолго из дома. Мне хотелось сообщить ему настоящую цель нашего похода, но я воздержался. Мысленно я убеждал себя тем, что он, возможно, прав и в дороге ничего не случится. Я не желал, чтобы он развернулся и пошел обратно, предоставив мне путешествовать в Койоакан в одиночестве.

Чтобы сменить тему разговора, я спросил у него о письме, которое он доставлял по поручению моего хозяина.

— Понятия не имею, что было в этом письме. Говорю тебе, я не умею читать.

— А куда ты его носил?

— В Почтлан — в дом того торговца, Сияющего Света. — Когда я удивленно присвистнул, он немного оторопел и пояснил: — Так надо понимать, это был ответ на письмо, которое я перед этим принес твоему хозяину.

— А кто вручил тебе его?

— Какой-то убогий старый раб. Я спросил его о содержании письма — ну… просто так, из любопытства, — а он ответил, что давно уже распрощался с глазами и ему теперь не до чтения.

Мальчишки с самого начала показали себя неудобными спутниками — угрюмо плетясь за отцом по пятам, они без конца спорили и препирались, кому нести мешок с едой. Они явно жалели, что еще малы для школы, в которой их научили бы держать копье и меч и где они вволю наслушались бы ветеранских рассказов про боевые подвиги. А долгая дорога в обществе папаши и какого-то плюгавого раба, судя по всему, не представлялась им таким уж увлекательным времяпрепровождением.

Они оживились, лишь когда мы вышли за пределы города и взяли путь на юг — потому что только там мы сказали им, с кем надеемся повидаться.

— Ух ты, колдун! И он что же, заколдует нас всех мертвой женской рукой? — полюбопытствовал обрадованный Змей.

— Ну уж нет. Об этом и не мечтай, — ответил я. — Только бездарные колдуны занимаются такими вещами. А этот просто истолкует мой сон, вот и все.

После этого мы шли почти не разговаривая — берегли дыхание для ходьбы. А когда оказались на насыпной дороге, то мальчишки окончательно притихли, ибо тут было на что полюбоваться.

Стоял прекрасный зимний день. Легкий ветерок уже разогнал утренний туман и теперь вздымал рябь на воде, на поверхности которой отражалось солнце и угадывались глубинные тени и очертания. Глядя на них, легко представлялись страшные вещи, находящиеся там внизу, — например, исполинская зубастая рыбина Ауицотль, пожиравшая тела утопленников. Но стоило отвести взгляд в сторону и посмотреть на лодки, как страх пропадал. А лодок здесь было великое множество — и маленьких одноместных, и больших грузовых, и даже плавучих домов, где под навесами круглый год жили люди.

А оглянувшись назад, можно было увидеть и сам город. В такое ясное солнечное утро его яркие величественные храмы и беленые стены домов на фоне заснеженных искрящихся горных вершин не могли не тронуть сердца любого ацтека. Созерцая эту прекрасную картину, я тотчас же забыл об обитателях города — о капризном суровом хозяине, о его злобном задире слуге, об императоре, об отце и братьях, обо всех, кто портил мне жизнь многие годы, даже о Туманном и о его сыне. Отсюда мне был виден только город — величественный и прекрасный, построенный моим народом из ничего всего за какие-нибудь несколько связок лет.

Почти с сожалением я повернулся обратно к дороге. Движение здесь сегодня было небольшое — всего несколько пеших путников. Навстречу нам попался караван с юга. Вереница согбенных носильщиков, обливаясь потом, тащила тяжелые тюки с ценными экзотическими товарами. В другую сторону бодро протопал отряд воинов, коим мы поспешили уступить путь, прижавшись к обочине. Почти все они, судя по грубым плащам и несбритым локонам на затылке, были неопытными в военном деле юнцами, зато вел их настоящий ветеран — «остриженный». Они выдвинулись в дальний путь, на войну — об этом свидетельствовали туго набитые заплечные мешки, поверх которых крепились украшенные перьями щиты и сверкавшие на солнце мечи.

— Боевой вид, ничего не скажешь! — заметил вслух Рукастый, вместе с сыновьями продолжая глазеть вслед воинам. Оба паренька даже рты пооткрывали от изумления. — Вот с добычей-то вернутся! Эх, жаль, староват я для этого дела, а то бы присоединился! С копьем-то управлялся — ого-го!.. Да и сейчас еще могу. Видел бы ты…

— Верю, — сухо перебил его я. — В свое время вдоволь насмотрелся на плоды их трудов, можешь не сомневаться. — Я глядел на облако пыли, поднятой ногами бравых молодцев. Когда-то и я был таким, как они, мечтал о «цветистом пути смерти» в бою или на жертвенном камне. А потом, как и все молодые жрецы, попал на войну и узнал по-настоящему все ее ужасы. Там я видел поверженного вражеского воина, беспомощно корчащегося у моих ног; раненого, в недоверчивом изумлении разглядывавшего собственную отрубленную руку; и опытного бойца, чье тело было втоптано в грязь вместе с почерневшими от крови перьями боевого шлема. Но больше всего мне запомнилось царившее там смятение — когда хриплых криков полководца никто не слышал, а жизнь, казалось, застыла, словно на страшной картине, и один только Тескатлипока знал, кто победил в битве и какой смысл имеет такая победа.

Война, подумал я, годится лишь для юнцов, у которых нет времени поразмыслить о будущем, да для стариков, уже успевших забыть свое прошлое. Остальным же надо просто жить и взрослеть.