Эликсир для мертвеца - Кэролайн Роу Страница 31

— Ты спросила меня о чем-то? — произнесла Бонафилья, погруженная в свои горестные мысли. — Я плохо слышу тебя.

Хотя невысказанная часть вопроса была «ведешь себя как вызывающая раздражение дурочка?», Ракель сказала первое, что пришло в голову:

— Я только хотела спросить, похож ли Давид на брата. Если да, — добавила она, — то, должно быть, он приятный и красивый.

— Не знаю. Я его еще не видела. Я не могла обедать и оставалась здесь.

Ракель раздраженно вздохнула.

— Право, Бонафилья, я не понимаю, что ты хочешь причинить всем. Тебе надо спуститься. Ты не ела с завтрака и держишься очень нелюбезно по отношению к его семье. Ты должна, по крайней мере, познакомиться с Давидом. Ты не сможешь отказаться выйти за него замуж — если это у тебя на уме, — если не увидишь его и не поговоришь с ним. Для них это будет совершенно непонятно.

«И для меня», — добавила она мысленно.

— Но, Ракель, у меня нет выбора. Теперь я должна выйти за него, — прохныкала она.

— Что ты имеешь в виду?

— После того, что случилось… то есть… мы ехали издалека, а они занимались приготовлениями. Теперь я не могу отказаться. Я должна выходить за него.

— Не понимаю, почему не можешь, — сказала Ракель. — Это будет неловко и неприятно, но возможно. Но сперва тебе нужно познакомиться с ним.

— Если спущусь, обещаешь быть рядом со мной?

— Когда смогу, Бонафилья. Имей в виду, здесь лежит очень больной человек, и я помогаю папе ухаживать за ним.

— А я думала, куда ты делась. Хотела поговорить с тобой пораньше. Что с этим человеком? Да, и позови, пожалуйста, Эсфирь. Пусть поможет мне одеться.

Ужин был накрыт во дворе на длинном столе, застеленном вышитой скатертью и уставленном блюдами праздничной еды. Ракель взглянула на хозяйку и решила, что труд принимать стольких гостей с помощью всего нескольких служанок был для нее весьма нелегкой задачей. Руфь была бледной, понурой; Ракели стало жалко ее. Изможденного вида кухарка принесла последние блюда и кувшины вина с сомнительной помощью мальчика лет десяти и двенадцатилетней младшей служанки. Ракель спокойно подошла к хозяйке.

— Могу я чем-то помочь? — спросила она. — Нас так много, мы, должно быть, истощили ваши кухонные запасы.

Молодая женщина испуганно вздрогнула и покраснела.

— Я не привыкла к большому обществу, — сказала она. — Всегда жила довольно скромно. Но мне это нравится, — солгала она мужественно. — Все было бы отлично, особенно с вашей помощью в уходе за пациентом, только вот Ева, моя служанка, слегла. Жизнь осложняют неожиданности.

— Ваша служанка больна? И вам приходится заботиться обо всех нас. Жаль, я не знала раньше. Возьмите мою Лию. Знаете, она не дамская горничная — может делать все, даже помогать на кухне. Моя мать отправила ее со мной не для того, чтобы меня причесывать или штопать мои платья, она не хотела, чтобы я была без спутницы на обратном пути.

— Если она сообразительная, это очень поможет, — сказала сеньора Руфь. — Может она присмотреть вместо меня за младенцем?

— Конечно. Она присматривала за близнецами, моими братом и сестрой, с их рождения. Что до меня, нам с сеньорой Бонафильей хватит ее служанки, которая, по-моему, почти не занята.

— Сеньора Бонафилья кажется довольно робкой, — сказала Руфь.

— Ошибаетесь, — сказала Ракель. — Она нервничает и находится в дурном расположении духа. Но, думаю, это пройдет. У нее трудный возраст.

Сеньора Руфь вздохнула и покачала головой.

— Трудный возраст? — сказала она. — Этого следовало ожидать. Из-за чего она нервничает? Из-за брака?

— Не знаю, — сказала Ракель. — Видимо, да. Надеюсь, она спустится к ужину. Если нет, пойду, приведу ее. Она не вставала с кровати с самого приезда, хотя, уверяю вас, совершенно здорова.

— О, нет, сеньора Ракель. Да, не спускалась к обеду, но вместе со служанкой выходила прогуляться в послеполуденном покое. Кухарка сказала мне, что видела, как они тайком вышли из дома, когда все отдыхали. Конечно, дорога странно действует на некоторых людей.

Не успела Ракель удивиться неожиданному желанию Бонафильи совершить прогулку, Бонафилья сама вышла во двор в коричнево-желтом платье, превосходно оттенявшем ее темные глаза и волосы. Вуаль того же цвета была закреплена на темени и на сей раз лишь частично закрывала ее лицо. Ракель осознала, что стала мишенью свирепых взглядов, потому что оставила невесту, а та встряхнула головой, пошла и встала возле отца и Иакова Бонхуэса. Эсфирь осталась в дверном проеме и сосредоточенно смотрела на нее.

Иаков повернулся и поманил молодого человека, явно своего брата. Молодой человек кивнул, подошел твердым шагом и поклонился, сперва Аструху, потом Бонафилье. Бонафилья ответила глубоким реверансом и подала ему руку. Он повел ее к столу и сел рядом с ней.

— Он определенно красив и уверен в себе, — сказала Ракель Руфи. — Словно юный аристократ.

— Да, верно, — сказала Руфь. — Ей будет нелегко заставить его подчиняться, если у нее это на уме. Но его очень впечатлила ее красота — он видел ее портрет — и он всегда хотел быть достаточно богатым, чтобы не зависеть от Иакова.

— Богатство у нее есть, — сказала Ракель. — Она поистине приехала к нему вся в золоте.

— Их родители оставили Давиду щедрую долю младшего сына, — сказала Руфь. — Даже без нее он никогда бы не был бедным, но ему нравилась мысль о сочетании этой красоты и этих денег. — Умолкла, поднесла руку ко рту и с мучительным видом посмотрела на Ракель. — Не знаю, зачем говорю вам это. Это не очень порядочно с моей стороны. Обычно я не говорю так…

— Открыто? — досказала Ракель. — Такой уж сегодня день, сеньора Руфь. Когда так устаешь, то говоришь откровенно. — И подумала, что Иаков Бонхуэс выбрал жену удачнее, чем его брат. — Бонафилья может научиться многому, наблюдая за вами.

— Не думаю, — ответила Руфь. — Я робкая, в обществе жалкое существо. У меня нет ее такта. Но пойдемте, сядем за стол.

Идя к столу с Руфью Бонхуэс, Ракель заметила две вещи. Руфь ждала еще одного ребенка, а Бонафилья негромко, приязненно смеялась над чем-то таким, что сказал Давид Бонхуэс.

Первый признак беды появился в доме Иакова на другое утро. О нем сообщила кухарка. На рассвете она пошла на рыбный рынок, а потом к ларькам птичников и мясников, чтобы иметь возможность купить самую жирную рыбу, самую отборную птицу и услышать самый последний слух, который поддерживал бы ее в течение всего дня непрерывной стряпни.

— Вот что говорят, сеньора. Слава богу, не на больших рынках, а здесь, в гетто.

— Ты уверена? — спросила Руфь, выронив от неожиданности большой узел со свежими овощами. Она вошла в кухню посмотреть, что кухарка и ее подручный принесли с рынка.

— Говорят, он один из этих катаров. [1]А это беда. Он катар, сеньора?