Фея Карабина - Даниэль Пеннак Страница 31

– И те де и те пе.

– Вот именно. – Затем внезапно, тоном глубочайшего сострадания: – Мне говорили, у вас собачка – эпилептик?

Это был удар под дых, поэтому я промолчал. Что позволило Королеве Забо по-прежнему задушевно продолжать:

– И вроде бы довольно большая семья?

– Да, – сказал я. – Недавно она стала еще больше.

– Ах вот как! С прибавлением! Искренне рада за вас.

Еще немного, и эта вечнозеленая девочка запрыгает от счастья и захлопает в ладоши.

– Перечислить вам мои прочие недуги, Ваше Величество?

Пауза. Длинная телефонная пауза. (Что может быть хуже.) И наконец:

– Слушайте внимательно, Малоссен. Нам нужно около месяца на то, чтобы восстановить набор этой проклятой книги. Понтар-Дельмэр ждет гранки в следующую среду. А выйти в свет книга должна была десятого.

– Ну и что?

– Что? А то, что вы возьмете своего младенца в одну ручку, собачку-эпилептика в другую, вырядите свое святое семейство в лохмотья и в ближайшую среду отправитесь на коленях молить Понтар-Дельмэра. Причем вы сами будете так искусно разыгрывать козла отпущения, что он в порыве сострадания даст нам необходимый месяц отсрочки. Плачьте, друг мой, плачьте убедительней, будьте настоящим козлом.

(Спорить бесполезно.) Я только спрашиваю:

– А если я ничего не добьюсь?

– Если вы ничего не добьетесь, придется возмещать всю эту гору бабок, которые мы уже вложили в другие дела, и я сильно опасаюсь, что издательству «Тальон» придется сократить несколько высокооплачиваемых должностей.

– В том числе мою?

– Вашу – в первую очередь.

Щелчок – и разговор окончен. Видимо, у меня было довольно странное выражение лица, когда я тоже повесил трубку, потому что Тереза, все еще занятая интерпретацией руки вьетнамки, посмотрела на меня и сказала:

– Неприятности, Бен?

– Да. Проблемы, о которых ты не предупреждала.

24

С неизъяснимым ужасом Тянь почувствовал, что ледяная рука длинной девицы хватает его за руку. Он едва не отдернул ее, как будто наткнулся на клубок змей. Но в нем вовремя очнулся полицейский. Нужно как можно дольше продержаться в этом притоне наркоманов – о Боже, что за жуткие хари! Даже двенадцатилетнего мальчишку колотит, как осиновый лист! Надо слушать их телефонные разговоры, словом, надо собрать максимум сведений – дело стоит того, чтоб отдать свою руку на растерзание гадалке. И как можно дольше продержать семейство внизу, пока Пастор наверху обыскивает спальню Малоссена.

– Вы не женщина, вы мужчина.

Таковы были первые слова девицы. Сказанные, к счастью, шепотом, но очень неприятным тоном задубевшей в безбрачии школьной учителки. Тянь нахмурился.

– Вы мужчина, надевший женское платье из любви к истине, – пояснила учителка.

Глаза Тяня невольно округлились – естественно, насколько смогли.

– Вы всегда стремились к истине, – продолжала юная старушка все тем же назидательностародевическим тоном.

Тем временем Малоссен спрашивал по телефону, «так ли плохи дела». Тянь решил больше не обращать внимания на этого костлявого экстрасенса и целиком нацелиться на подслушивание телефонного разговора. «А что случилось?» – спросил Малоссен. Голос его казался озабоченным.

– А между тем вы обманываете себя, – сказала гадалка.

«Архитектор Понтар-Дельмэр?» – говорил Малоссен по телефону. Полицейский в душе Тяня вздрогнул. Так звали девицу с фотографий Малоссена, которую Пастор потом нашел в картотеке по наркотикам: Эдит Понтар-Дельмэр. Уже три дня, как Тянь следит за этой дрянью. Того, что он узнал за это время, вполне достаточно, чтобы упрятать ее лет на десять.

. – Да, вы обманываете себя, придумывая несуществующие болезни, – заявляет Тереза.

Уши Тяня на секунду отключились от телефонного разговора. («Несуществующие болезни – да что ты в этом понимаешь?»)

– Но если не считать урона, нанесенного невероятным количеством принятых лекарств, вы совершенно здоровы, – продолжала невозмутимая Мисс Будущее.

(«Эта наркоманская рухлядь еще учить меня вздумала!») Бессильная злоба клокотала в душе у полицейского. Но одна фраза из телефонного разговора внезапно вспыхнула в его мозгу: «Доложить ему, что наши курьеры, перебрав наркотиков, дохнут за рулем…» – говорил Малоссен.

– Вы считаете себя больным со дня смерти вашей жены.

Тут взгляд ясновидящей наконец встретился со взглядом скептика. Она прочла на его лице смесь удивления и боли. Тереза хорошо знала этот, как она говорила, «момент истины», когда минувшее внезапно накладывается на существующее, обычно именуемое лицом. Остаток телефонного разговора полностью ускользнул от Тяня. Рука девушки больше не казалась холодной. Она мягко гладила ладонь старика, и впервые за двенадцать лет Тянь почувствовал, что его рука полностью разжалась.

– Людям часто случается выдумывать себе болезни после потери близких, – говорила Тереза. – Это способ чувствовать себя менее одиноко. Происходит как бы раздвоение личности, человек начинает заботиться о себе, как о ком-то другом. Как будто снова их двое: один лечит, другой болеет.

Тот же голос, отстраненный и сухой. Но слова ложились на Тяня с нежностью снежных хлопьев, таяли и «наполняли его истиной». («Старый дурак, – говорил себе Тянь, – маразматик несчастный, слушал бы ты лучше, что этот гад несет по телефону…»)

– Но скоро вашему одиночеству придет конец, – сказала Тереза. – Я вижу в вашем будущем настоящее семейное счастье.

Что поделать, телефонный разговор все более удалялся от Тяня. Тянь чувствовал, что он целиком вверяется руке девушки. То же умиротворение он испытывал, когда, вернувшись с работы после очередного неудачного расследования, усталый и задерганный, он вверял свое хилое тельце просторным и нежным объятиям Жанины. Как он любил свою жену-великаншу!

– Но прежде вам придется пережить настоящую болезнь. Тяжелую и настоящую.

Тянь очнулся в холодном поту.

– Какую такую болезнь? – произнес он с надлежащей дозой иронии.

– Болезнь, порожденную поисками истины.

– А точнее?

– Сатурнизм.

– Это что еще такое?

– От этой болезни пала Римская империя.

Теперь Тянь бился головой о стену своей вдовьей квартирки на улице Туртиль. Наваждение рассеялось, и Тянь трезво оценивал масштаб допущенной ошибки. Как он мог позволить этому пугалу заморочить себе голову какой-то провидческой чушью, пока Малоссен, ни о чем не подозревая, выбалтывает все по телефону. Надо ж быть таким кретином, черт побери, надо ж было допустить такое преступное разгильдяйство! А ведь Малоссен как раз говорил про наркоту. Да у него диагноз написан на роже! А загубленные детские жизни? Например, эта девочка по имени Клара… Господь Бог, на что она похожа! А ведь она, наверно, была красива, до того как… А этот измученный мальчик с младенцем на руках! А младенец! Младенец! Когда Тянь стучал в дверь, он кричал из последних сил. Как он сразу затих у него на руках! Сердце Тяня было разбито. Отобрать у них ребенка во что бы то ни стало. Сообщить в ООН. Старичка сдать в какое-нибудь учреждение, пусть починят что от него осталось. Этот тихий дедушка с запавшими глазками, с белыми волосиками – как он робко подошел к Тяню, когда тот уходил, он дал ему книжку в розовой обложке и сказал: «Почитайте, вам будет не так одиноко…»