Сундук с тремя неизвестными - Валентина Андреева Страница 31

– Интересное дело, – тихо ворчала почти на бегу Наталья, – до этого момента я считала, что фраза: «Следуйте за мной!» – главная в лексиконе этой категории граждан, – махнула она рукой в сторону удаляющегося Курбатова. – Не потерять бы этого типа из вида. Тут везде толпы прощающихся, и мне не хочется каяться перед человеком, ничего не сделавшим именно для нашего с тобой спасения. И потом, я жутко боюсь покойников. Высшая степень безумия носиться по кладбищу, пытаясь определить, где хоронят именно нашего.

– Вон он! – стараясь особо не напрягать язык, пискнула я, разглядев свернувшего в сторону на одну из кладбищенских аллей Курбатова. А все потому, что, в отличие от Наташки, никогда не смотрю себе под ноги. Правда, иногда мне не везет.

Народу у гроба было человек тридцать – сорок. Отпевание Арефьева проводилось прямо у могилы. Осторожно, стараясь не толкать присутствующих, я пробралась вперед. Наташке в последний момент похужело, и она отказалась двигаться дальше, шепнув мне, чтобы я извинилась перед покойным не только за себя, но и за нее. А заодно попросила передать ему, что постараемся оправдать его доверие и прожить как можно дольше. Хотела еще что-то добавить, но тут на нее цыкнула какая-то старушка, и я поспешила прекратить прослушивание. Нам вручили зажженные свечечки, слабый огонек которых невольно тянуло защитить ладонью, хотя даже намека на ветерок не было.

Я была уверена в том, что никогда не знала и не видела покойного. Трудно искренне горевать по поводу смерти совершенно незнакомого человека. А тут еще интуиция настырно мешала сосредоточиться на главном – пожелать ему все то, что положено в таких случаях. Не понимая, что ей, этой интуиции, от меня надо, осторожно присмотрелась к присутствующим. Не я одна. Часть из них, в основном женщины, утомленные службой, тоже иногда отдыхали глазами на других. Три толпившиеся в изголовье покойного дамы просто приковывали к себе внимание. Все три в дорогих черных платьях. Похоже, они боролись за лидерство. Две – с черной вуалью, третья с черной бархатной повязкой на голове, украшенной бархатными розами. Создавалось впечатление, что печальная процедура явилась для них прекрасным поводом «себя показать». Сними они с головы знаки траура, и можно отправляться на подиум, светскую тусовку или в иное присутственное место, где гораздо веселее.

Совершавший обряд отпевания священник, каждый раз шествуя с паникадилом вокруг гроба, невольно вынуждал дам отступать в сторону, после чего они снова вылезали на передний план, совсем затерев стоявшую чуть сбоку от них пожилую женщину в черной юбке и, несмотря на жару, в черном свитерочке и в теплом черном платке. Казалось, она плохо понимала, что происходит. Ее держала под руку статная женщина, с осуждением что-то шептавшая сквозь зубы всякий раз после очередного выхода соревнующихся на авансцену печального зрелища.

Покойный был завален цветами, и я вдруг решила вообще не подходить к гробу. Панически не хотелось видеть его лицо. И мямлить слова благодарности за свое спасение в присутствии большого количества хорошо знающих его людей. Пусть даже и не вслух, все равно от этого за версту веяло лицемерием. Только не знала, что мне делать с гвоздиками.

Решение пришло быстро. Сунула цветы в руку стоящей рядом со мной женщине и попросила положить их в гроб, объяснив, что сама не решаюсь. Она скорбно кивнула мне в знак согласия и приняла гвоздики.

– Жара-то какая, Господи! – тихонько наклонилась ко мне старушка в темно-сером костюме. – Покойный Игоречек и тот весь потом изошел, – плаксиво пожаловалась она.

– Да ладно тебе, мама! – шепотом осекла ее молодая женщина, чуть-чуть потесненная мной в сторону. – Это не пот, а заморозка отходит.

– Много ты понимаешь! Ему, бедняжке, в таком костюмчике лежать не нравится. Три жены сменил, и ни одной путевой. Денег им наверняка кучу оставил, а они ему даже новую одежку не справили. Положили в сереньком костюмчике, почитай, года три ношенном. Да еще и с оторванной пуговицей. Когда в морге-то одевали, санитар специально вышел уточнить. Чтобы, значит, без претензий потом.

У меня мигом ослабла ведущая нога – правая, на которую в этот момент опиралась. Левая, отстояв свое, отдыхала. И я, невольно приседая, дернулась. Вот о чем хотела мне напомнить интуиция: пуговица! Не уверена, что не повалила бы добрую половину присутствующих, не окажись за моей спиной Курбатов. Он меня и оттащил в сторону под пристальными взглядами толпы. Всех интересовал один вопрос: с какой стати какая-то баба так убивается? Прямо до потери сознания, но при этом без подобающей поведению траурной одежды.

Под прикрытием могильных оградок, вцепившись следователю в ворот рубашки и обзывая его Сашенькой, я истерично просила его стащить с покойника пиджак. Он ласково уговаривал меня заткнуться, чему воспротивилась подскочившая неизвестно откуда Наташка.

– Пусть выговорится. Не обязательно делать то, что она просит. Мне лично на долгую, добрую память ничего не надо от покойника. Ирке – тоже. Это она перенервничала. Слишком долго у него прощения вымаливала. Хорошо еще рядом не легла.

Курбатов пытался уловить в Наташкиных словах смысл. Я тоже. Это заставило задуматься и перестать отрывать следователю воротник.

– Ну, спасибо великое Виктору Васильевичу! – активно вращая головой из стороны в сторону и потирая шею, процедил Курбатов. – Послушался его совета проследовать за гражданкой Ефимовой, она, мол, зря на кладбище не попрется…

Я отступила на пару шагов, уперлась в ограду и с ужасом поняла, что под Наташкин сдавленный крик «Мама!!!» падаю куда-то спиной, навзничь. Это ж надо было так точно угодить в открытую дверцу могильной ограды!

Теперь уже Курбатов сгреб меня у ворота железной рукой. Каюсь, был короткий момент, заставивший меня пожалеть, что не упала – он меня почти придушил. Но когда заняла нормальное положение и оглянулась назад – из чистого любопытства!.. А чтобы проверить, может, шлепнуться действительно было бы для меня лучшим выходом?

Минуты три я болталась у Александра Витальевича не шее, переживая весь ужас увиденного: свежевыкопанная могила, внизу остатки догнивающего гроба с прорисовывающимися отдельными фрагментами человеческого скелета…

– Миленький, родной Сашенька, унеси меня отсюда куда-нибудь в спокойное место… – жарко шептала я в ухо следователю, для убедительности дергая его за волосы.

– Да куда уж спокойнее, Ирочка, спокойнее, чем здесь, просто не бывает. Никто кроме тебя не взлягивает, – Александр Витальевич изо всех сил пытался совладать с собой. Наверное, жалел свою роскошную шевелюру.

Было за что. Когда Наташка меня от него отцепила, в моей правой ладони остался клок его волос. Я потерянно посмотрела на свою раскрытую ладонь, на страдальца, потом на Наташку и как можно убедительнее выдавила:

– На долгую, добрую память.

Наташка раздраженно шлепнула меня по руке, и вся «памятная добыча» полетела на землю. Это вернуло меня к реальности, я вытерла вспотевшую ладонь о джинсы и перешла на деловой тон:

– Арефьева хоронят в сером костюме без одной пуговицы. Вы, Александр Витальевич…