Кот, который играл в слова - Лилиан Джексон Браун Страница 31

– Понятия не имею…

– Ревность, к примеру?

– Не знаю я…

– Как по-вашему, здесь есть связь с Дэвидовой коллекцией восточного искусства?

– Я просто не знаю… – всё тем же беспомощным тоном ответил Старквезер.

– Вы достаточно хорошо знаете его коллекцию, чтобы определить, не пропало ли что-нибудь?

– Это то, о чем минувшей ночью хотела узнать полиция…

– Вы сумели ей помочь?

– Я пришёл туда как раз вовремя – в квартиру Дэвида…

– И что вы там обнаружили?

– Некоторые из лучших его вещей были заперты в чулан. Не знаю почему…

– Могу вам сказать почему, – заявил Квиллер. – Дэйв убрал их перед тем, как мы приступили к съёмке.

– Ох, – сказал Старквезер.

– А вы знали, что мы собираемся фотографировать квартиру Дэвида?

– Да, он упоминал об этом… Из головы вылетело…

– Говорил он вам, что намерен убрать кое-что из произведений искусства?

– Вряд ли…

– Дэйв говорил мне, будто у него были некоторые вещи, – он не хотел, чтобы публика знала, что они находятся у него. Они были крайне ценные?

Старквезер замялся;

– Некоторые из вещей были… ну…

– Ане были они горяченькими, а?

– Что?

– Это были краденые ценности?

– О нет, нет! Он столько за них заплатил!

– Не сомневаюсь, что заплатил, – согласился Квиллер, – но я говорю об источнике этих вещей.

– Ну, они были – я догадываюсь, что вы скажете, – экспонатами музейного уровня…

– Многие обеспеченные коллекционеры владеют предметами музейного уровня, не так ли?

– Но некоторые из вещей Дэвида не должны были покидать ту страну… То есть Японию…

– Понимаю, – сказал Квиллер. Он чуточку подумал. – Вы имеете в виду, что они якобы охранялись государством?

– Что-то вроде этого…

– Национальное достояние?

– Кажется, как раз так их и называют…

– Хмм… А полицейским вы это рассказали, мистер Старквезер?

– Нет…

– Почему?

– Они ни о чем таком не спрашивали…

На какой-то миг Квиллер возликовал. Уж он—то мог себе представить грубого Войцека, допрашивающего лаконичного Старквезера. Потом он продумал ещё один вопрос:

– Можете ли вы припомнить кого—либо, кто выказывал особый интерес к этим «охраняемым» предметам?

– Нет, но я хочу знать…

– Что? Что вы хотите знать, мистер Старквезер? Партнер Лайка закашлялся.

– Несёт ли студия ответственность… я разумею, если обнаружится что-нибудь незаконное… могли бы они…

– Сомневаюсь. Почему вы не поспите, мистер Старквезер? Почему не примете таблетку и не попробуете уснуть?

– О нет!.. Я должен идти в студию… Я же не знаю, что сегодня произойдет… Ужасная, знаете, нервотрёпка…

Когда Старквезер повесил трубку, Квиллер чувствовал себя так, будто ему выдернули все зубы. Он пошёл в кухню сделать кофе и увидел там Коко, растянувшегося на холодильниковой подушечке. Кот лежал на боку, откинув назад голову и закрыв глаза. Квиллер заговорил с ним – он и усом не шевельнул. Он погладил кота, и тот испустил во сне глубокий вздох. Задняя лапа Коко подрагивала.

– Сны смотришь? – спросил Квиллер. – Что тебе снится? Цыплячье кэрри? Люди с ружьями, издающими грохот? Я и в самом деле хочу знать, чему ты был свидетелем.

Когда телефон зазвонил ещё раз, звонок прервал Квиллерово бритье, и он ответил с тихим недовольством. Он видел в бритье возвышенный обряд: частью – поклонение предкам, частью – подтверждение мужественности, частью – проявление респектабельности, и обряд этот требовал предельного артистизма.

– Это Коки, – сказал задыхающийся голос. – Я только что услышала по радио объявление о Дэвиде Лайке. Я не могу этому поверить.

– Всё так, он убит.

– Как по-вашему, кто это сделал?

– Откуда мне знать?

– Вы сердитесь на меня? – спросила Коки. – Сердитесь, потому что я предложила на обложку эллисоновский дом.

– Я не сержусь, – ответил Квиллер, смягчая тон. Он сообразил, что ему может понадобиться задать Коки несколько вопросов. – Я бреюсь. У меня все лицо в пене.

– Простите, что так рано звоню.

– Я вам скоро перезвоню, и мы пообедаем.

– Как там Коко?

– Прекрасно.

После прощания у Квиллера возникла идея. Он стёр с лица пену, разбудил Коко и посадил его на словарь. Коко выгнул спину в напряжённом, вибрирующем потягивании. Он встопорщил усы, потупил глаза и широко зевнул, показав тридцать зубов, ребристое нёбо, пять дюймов языка и добрую половину глотки.

– О'кей, давай сыграем, – предложил Квиллер. Коко трижды повернулся на месте, потом перекувырнулся и принял ленивую позу на раскрытых страницах словаря.

– Игра! Игра! Играть! – Квиллер впился ногтями в страницы, чтобы напомнить.

Коко скромно перевернулся на спину и удовлетворенно изогнулся.

– Бездельник! Да что с тобой случилось?

Коко не согласился сотрудничать, пока Квиллер не помахал у него под носом сардинкой. Однако игра оказалась невыразительной: Майами и Майданек, лук и лукавый, скандал и Скандинавия . Квиллер надеялся на более существенный улов. Правда, ему пришлось признать, что в паре слов был какой-то смысл. Открытая им банка сардин гласила: Сделано в Норвегии .

Квиллер поспешил к себе в офис и схватил следующий выпуск «Любезной обители». Но мысли его витали где-то вдалеке от журнала. Он подождал, пока, по его расчёту, Старквезер не доберется до студии, и позвонил домой к миссис Старквезер.

Она разрыдалась.

– Не правда ли, это ужасно! – закричала она. – Мой Дэвид! Мой дорогой Дэвид! Кому вздумалось учинить такое?!

– Трудно понять, – сказал Квиллер.

– Он был так молод! Всего тридцать два, знаете. И так полон жизни, талантливых идей. Не знаю, что Старк будет без него делать!

– У Дэвида были враги, миссис Старквезер?

– Не знаю. Я вообще думать не могу. Я так расстроена.

– Может быть, кто-нибудь завидовал успеху Дэвида? Была кому-нибудь выгодна его смерть?

Слёзы перешли в шмыгание носом.

– Особой выгоды никто не получил бы. Дэвид жил широко, и всё проматывал. Он не сберёг ни пенни. Старк всегда его предостерегал.

– А что будет с Дэвидовой долей в студии? – спросил Квиллер со всей небрежностью, какую мог изобразить.