Сомнения Мегрэ - Жорж Сименон Страница 31

— Вы ожидали обвинения в убийстве?

— Я не строила иллюзий.

— И задавались вопросом, что будете отвечать на вопросы, которые вам станут задавать.

— Возможно. Сама того не сознавая. Я много думала. Потом услышала знакомый стук мусорных бачков, которые тянут по мостовой в соседнем дворе, и спустилась.

— Опять-таки не встретив сестру?

— Да. По пути я коснулась руки мужа. Она уже остыла. Я поискала в телефонном справочнике ваш домашний номер и, не найдя его, позвонила в дежурную часть, попросив вас известить.

— После чего вернулись к себе?

— Со двора я увидела свет в окне сестры. Когда я открыла дверь, Дженни спускалась по лестнице.

— Она уже видела тело?

— Да.

— Она ничего не сказала?

— Возможно, сказала бы, если бы в дверь почти сразу не постучали. Это был ваш инспектор. — И после короткой паузы добавила: — Если осталось немного кофе…

— Он остыл.

— Ничего.

Он налил ей, а заодно и себе.

За дверью кабинета, за окном продолжалась жизнь, повседневная жизнь, такая, какой ее организовали для своего спокойствия люди.

А здесь, в четырех стенах, был другой мир, трепет которого ощущался за каждой фразой, за каждым словом, мрачный и тревожный мир, в котором, однако, эта довольно молодая женщина чувствовала себя совершенно непринужденно.

— Вы любили Мартона? — спросил Мегрэ вполголоса, как будто помимо своей воли.

— Нет. Не думаю.

— Тем не менее вышли за него замуж.

— Мне было двадцать восемь. Все мои предыдущие попытки оказались неудачными.

— Захотелось респектабельности?

Жизель Мартов не обиделась, по крайней мере не подала виду.

— Во всяком случае, покоя.

— Вы выбрали изо всех Мартона потому, что им было легче манипулировать?

— Возможно. Неосознанно.

— Вы тогда уже знали, что он почти импотент?

— Да. Я не этого искала.

— Первое время вы были с ним счастливы?

— Это слишком сильно сказано. Мы довольно хорошо ладили.

— Потому что поступал так, как вам хотелось?

Она делала вид, что не замечает агрессивности, от которой дрожал голос комиссара, ни того, как он на нее смотрит.

— Я себе не задавала этот вопрос.

Ничто не могло вывести ее из себя, однако в поведении начала сквозить некоторая усталость.

— Когда вы встретили Харриса, или, если вам так больше нравится, Мориса Швоба, вы в него влюбились?

Жизель задумалась, как будто хотела ответить особо точно.

— Вы все время употребляете это слово. Во-первых, Морис мог изменить мое положение в обществе, а я никогда не считала, что мое место — за прилавком в универмаге.

— Он сразу стал вашим любовником?

— Смотря что вы понимаете под словом «сразу». Через несколько дней, если мне не изменяет память. Мы не придавали этому значения, ни он, ни я.

— То есть ваши отношения основывались скорее на деловых интересах?

— Если хотите. Из двух гипотез вы, как мне известно, выберете наиболее пачкающую. Я бы скорее сказала, что Морис и я почувствовали, что мы одной породы…

— Потому что у вас были одинаковые амбиции. Вам никогда не приходило в голову развестись, чтобы выйти замуж за него?

— Чего ради? Он женат на женщине старше его, имеющей состояние, которое позволило ему открыть собственное дело на улице Сент-Оноре. А остальное…

Она давала понять, что остальное значило так мало!

— Когда вы начали подозревать, что ваш муж не в себе? Ведь у вас было такое впечатление, верно?

— Это не впечатление — уверенность. Я с самого начала знала, что он не такой, как всегда. У него бывали периоды экзальтации, когда он рассуждал о своей работе как говорил бы гений, и депрессии, когда он жаловался, что неудачник, над которым все потешаются.

— Включая вас.

— Разумеется. Мне кажется, он всегда был таким. В последнее время он был мрачным, встревоженным, смотрел на меня настороженно и внезапно, в самый неожиданный для меня момент, разражался упреками. А иногда донимал меня своими инсинуациями.

— Вам не приходило в голову уйти от него?

— Думаю, я жалела его. Он был несчастен. Когда из Америки вернулась моя сестра — в глубоком трауре, изображая из себя безутешную вдову, он был недоволен. Она нарушала его привычки, и он не мог ей простить, что она целыми днями не обращалась к нему ни с единым словом.

Я и сейчас не понимаю, как ей это удалось. А ведь удалось, и, очевидно, потому, что притворялась щепкой, потерянной в бурном океане жизни.

Наконец-то рядом с ним оказался кто-то более слабый, чем он сам. По крайней мере, он так думал. Понимаете? С моей сестрой он казался себе настоящим мужчиной, сильным человеком, уверенным в себе…

— Вам не хотелось развестись и предоставить им свободу действий?

— Они были бы несчастны вместе, потому что на самом деле моя сестра отнюдь не плакса-размазня. Наоборот.

— Вы ее ненавидите?

— Мы с ней никогда не любили друг друга.

— В таком случае почему приняли в своем доме?

— Потому что она мне навязалась.

Мегрэ чувствовал тяжесть на плечах и неприятный привкус во рту, потому что понимал: все это правда.

Жизнь в домике на авеню Шатийон протекала в той самой атмосфере, которую мадам Мартон описала в нескольких фразах, и он мог себе представить почти молчаливые вечера, во время которых каждый замыкался в своей ненависти.

— На что вы надеялись? Что это не продлится долго?

— Я ходила к врачу.

— К Стейнеру?

— Нет. К другому. Я ему все рассказала.

— Он не посоветовал вам добиваться госпитализации вашего мужа?

— Он мне посоветовал подождать, сказав, что симптомы еще недостаточно четкие и не замедлит произойти более сильный кризис…

— Таким образом, вы предвидели кризис и держались начеку?

Жизель едва заметно пожала плечами.

— Я ответила на все вопросы? — спросила она после некоторой паузы.

Мегрэ искал, о чем бы ее еще спросить, и не находил, ибо темных пятен для него не осталось.

— Когда вы остановились на лестнице и увидели вашего мужа на полу, у вас не возникло желания прийти ему на помощь?

— Я не знала, вдруг у него осталось достаточно сил, чтобы схватить револьвер…