Все, что мы когда-то любили - Мария Метлицкая Страница 31

– Тогда дай мне время, Анна. Время, чтобы разобраться. И еще, если честно, я думал об этом. И думал о том, что я без тебя не смогу.

– Сможешь, милый, сможешь. Это тебе так кажется. И еще проживешь вторую счастливую жизнь. Ты это заслужил.

– А ты? – усмехнулся он. – Ты тоже собираешься прожить вторую счастливую жизнь?

Улыбнувшись, Анна пожала плечами:

– Кто знает, Марек? Но в тебе я уверена! И еще я уверена, что мне не нужна эта вторая счастливая жизнь.

В ту ночь он спал на диване в гостиной, в их спальню он не пришел. Обиделся или провел окончательный водораздел между ними?

К разговору они вернулись спустя неделю, и начал его Марек:

– Ты всегда была сильнее меня, да и всех остальных. Сильнее, смелее и правдивее. Ты сказала то, о чем я и подумать боялся. А уж произнести! Нет, я бы не смог.

Анна прижала руки к груди. Сердце билось как сумасшедшее.

– В общем, Аннушка, – он отвел глаза, – ты права. Не будем ничего загадывать, но сегодня… Сегодня ты права. Спасибо, что ты нашла силы. Я бы не смог.

Анна кивнула.

– Ты молодец, Марек. Надо иметь смелость согласиться с этим. Знаешь, мне кажется… тебе надо отправиться в путешествие, все равно куда, лишь бы уехать. И хорошо бы не на неделю, а на приличный срок. Ты сможешь решить этот вопрос на работе?

Марек пожал плечами:

– Не знаю.

Но через пару минут осторожно добавил:

– А может, нам отправиться вместе?

Анна покачала головой и твердо ответила:

– Нет.

Через месяц он уехал в Израиль. На этом настояла Эстер. Во-первых, несколько лет назад в Израиле, в Реховоте, нашелся выживший после восстания в Варшавском гетто ее двоюродный брат – это было невозможным, нереальным чудом. Во-вторых, близкий, еще школьный друг Марека Йоси теперь обретался в кибуце. Ну а в‐третьих, Эстер мечтала, чтобы сын побывал на Земле обетованной, земле их предков.

– Помолись у Стены Плача, Марек! За всех погибших, за нашу семью.

– Мама, я не умею молиться, – твердил растерянный Марек. – Я не знаю ни слова молитв!

Эстер усмехнулась:

– Помолись своими словами, сынок. Попроси его, чтобы им там было спокойно.

Но когда были собраны многочисленные бумаги и документы, Марек растерялся.

Анна успокаивала его, убеждала, что он просто обязан там побывать, Эстер права: увидеть дядю Соломона, дружка детства рыжего Йоську, и он просто обязан выполнить просьбу матери. Может, ей будет легче.

О будущем не говорили. Их будущее, совместное или раздельное, было туманным и непонятным.

У калитки Анна улыбнулась, помахала. Садясь в такси, Марек оглянулся, и она увидела его перепуганные и растерянные глаза.

Анна прошлась по дому и вдруг ощутила такие свободу и легкость, с которыми была незнакома и от которых закружилась голова.

Марек писал подробные, длинные письма. Красочно и сочно описывал природу, архитектурные памятники, местных жителей, местную кухню, растения и цветы. Он был поражен, удивлен и растерян, и, кажется, не ожидал ничего подобного.

В конверт обязательно вкладывал фотографии – Марек на фоне Стены Плача, возле Масличной горы, у Иерусалимских ворот, у развалин монастырей и остатков акведуков, у храма Гроба Господня, на Виа Деларозо, последнем пути Господа. У старой синагоги, на кладбище, на фоне моря, в кафешке в старом квартале с перемазанным хумусом ртом. Марек с чашкой кофе и восточными сладостями, Марек с кальяном, Марек с огромным манго в руке. На арабском рынке, в музеях, в обнимку с рыжим Йосиком на фоне каких-то полей.

Анна вглядывалась в его лицо. Он выглядел абсолютно счастливым, и у нее щемило сердце. Нет, она за него была счастлива! Как здорово, что он отправился в путешествие! Но еще она понимала – это все, к ней он не вернется. У него начиналась новая жизнь.

«Какая же я эгоистка! – ругала себя Анна. – Разве не этого я добивалась? Разве не я мечтала остаться одной? А сейчас? Почему я несчастна? Как гнусно устроен человек! Расстраивается, видя чужое счастье! А он, дурачок, считает меня почти святой! Да уж, куда там, святая… Нет, я не завидую ему! Я просто очень скучаю».

* * *

Ужинать не хотелось, хотя времени было навалом. После отъезда Анны отель казался Мареку пустым и неприветливым. И очень хотелось домой…

Он любил свой большой и красивый дом в Герцлии, лужайку перед домом, кусты бугенвиллей у забора, закрывающие улицу. Инжирное и кумкватовое деревья, высокий платан, дающий густую тень в жаркие дни – а уж их-то хватало с избытком. Бассейн, гриль, мраморный столик, удобные плетеные кресла. Горшки с цветами, любовно посаженными женой.

Он любил свой район, район благополучных и небедных людей – врачей, адвокатов, бизнесменов. Их окружали интеллигентные и тихие соседи, с которыми было приятно поболтать и пригласить на кофе или на барбекю.

Ему нравился вид с балкона второго этажа – еще бы! Вид был на море! И каждый раз у него замирало сердце, когда он смотрел на эту невозможную, невероятную красоту. Каждый раз она потрясала, и привыкнуть к ней было невозможно.

Ему нравился город, в котором он жил. Ему нравилась страна, ставшая его домом. Он мог покритиковать ее, как же – и восточные неторопливость и разгильдяйство, и, что говорить, довольно паршивый сервис. Многое раздражало. Но он гордился этой страной и не чувствовал себя гостем – здесь он был дома. И никто здесь не мог сказать ему «убирайся, это не твоя земля». Никто и никогда не сможет огородить его улицу и назвать это гетто. И никто не сможет заставить нашить желтую звезду Давида на его пиджак. Никто. И никогда.

Здесь родились его дети. Здесь у него все сложилось с бизнесом, здесь он был успешен и уважаем. Здесь он был счастлив.

А где осталось его сердце…

Видимо, сердце имело свойство делиться надвое, бывает и так.

Он ехал по ночной дороге в аэропорт и думал о своей жизни.

А ведь он счастливец! Да, да, он везунчик! Там, в Польше, несмотря ни на что, была Анна и их любовь, их единение, общность и совпадение во всем, в каждой мелочи и пустяках. Там была Анна и их дом, маленький и уютный, в котором они были счастливы. Потом пришла беда. Горе. Такое огромное, что, кажется, не пережить. Да, глядя на Мальчика, их сердца рвались от боли и отчаяния. Но эта беда, их общее горе сделало их еще ближе, еще сплоченнее – они были вместе. Снова во всем были вместе – в огромной беде и крошечных радостях.

И что самое удивительное, даже тогда он не чувствовал себя несчастным – рядом была она, Анна.

А когда их сына не стало… Почему все полетело именно тогда, когда они стали свободны? Когда наконец можно было начать новую, счастливую и свободную жизнь, которую они заслужили?