Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Олег Кудрин Страница 31

На втором и мансардном этажах, куда вела двухмаршевая лестница в восточном конце дома, в центре были коридоры с дверьми квартир по обе стороны. Коридоры эти освещались днем окнами, сделанными в торцах дома, как стемнеет — ставились свечи в подсвечниках на стенах. Люсьен занимал самую большую квартиру на втором этаже — в три комнаты на три окна; рядом, по обе стороны, были две двухоконные-двухкомнатные квартиры, с другой стороны — три двухкомнатные и одна однокомнатная. На мансардном этаже имелось четырнадцать комнат для проживания. Ивета обитала в одной из двух центральных, что чуть пошире остальных. Для нее это было особенно важно, поскольку требовалось место для раскладывания рабочих заготовок. Трудиться она старалась в световой день, дабы не портить зрение, как стемнеет. Перед окном у нее стояло специальное удобное кресло с откидной рабочей столешницей.

Судя по состоянию тела при имеющейся температуре, смерть, скорее всего, наступила в понедельник днем. Выстрела пистолета никто не слышал. Но это неудивительно: ракушечник, из коего строился дом, неплохо глушит звук. А один выстрел из «Жевелó» легко принять за треск сломившейся сухой ветки или падение плоского предмета. Опрос других жильцов дома показал, что последний раз Ивету видели в понедельник утром. Она шла к дому и была грустна. Чтобы кто-то чужой приходил в Дом Горлиса в понедельник — такого не заметили (но это не значит, что никого не было). При этом ключи от входной двери имелись только у проживающих в доме. Такие, не слишком обильные сведения. Их добывал Натан.

А вот клиенток и клиентов погибшей и портных, с нею сотрудничавших, опрашивал Дрымов. Но и там оказалось не густо. Ивета — славный человек и хороший работник. Ну да, в последние дни была грустна, казалось, что нечто ее гнетет, однако же, у кого из нас не бывает скверного настроения и тяжелых недель (особенно, pardonnez-moi ^[51], у взрослых девушек).

Так что, несмотря на все старания, расспросы и поиски, для Горлиса и Дрымова история по-прежнему оставалась совершенно герметичною. Как и та комната, в которой нашли несчастную. Конечно же, Натан вновь припомнил смерть Абросимова, положившую начало череде его неудач. Тогда ведь тоже была комната, запертая изнутри, и также открытое окно. Только там злоумышленник, ежели таковой был, мог без риска для себя выпрыгнуть из окна. В этой же истории сие было бы слишком авантюрно. И тогда мысли вновь возвращались к веревке, привязанной к крюку.

А что ежели пофантазировать? Можно ли так надрезать веревку, чтобы по ней выбраться из окна да потом, дернув, полностью оборвать и унести с собою? Хм-м. Трюк почти цирковой! Это ж надо сделать надрез не избыточно, а то сразу оборвется; и не недостаточно, а то потом будешь дергать-дергать без толку. Пожалуй, почти невозможно рассчитать столь точно. Да и надрез же, как вспомнилось Натану, был ровный: разом отчекрыжили — и всё.

Но сама тема, появившись, не отпускала — веревка из окна… Кстати, а чья квартира, под Иветой? Ха! Так ведь Люсьена де Шардоне. Любопытно… Натан вспомнил, что опрашивание куафёра о случившемся было вообще самым непростым из всех общений с жильцами. Мрачный Люсьен сам пытался выспросить, есть ли подвижки в розыске цыганки Теры (а их не было). Когда же разговор возвращался к Ивете и ее смерти, Люсьен становился не только печален, но косноязычен и, пожалуй, что испуган.

Ну фантазировать так фантазировать! А что ежели Ивета и Люсьен, брат и сестра, осиротевшие, потерявшиеся, но теперь нашедшие друг друга, однако по какой-то причине не желающие открывать своего родства? Посылки для такого суждения слабые, однако имеются. Во-первых, внешнее сходство и схожесть натур. Во-вторых — туманное прошлое обоих…

Итак, можно предположить, что они — брат и сестра, которые поселились в Одессе. И затеяли здесь некую интригу, по ходу которой никто не должен знать об их родстве… Кстати, тут впору припомнить возгласы о ворах, якобы лезущих в окна его доходного дома. Что, если это не «якобы», что, ежели то Ивета сбрасывала веревку, а Люсьен взбирался по ней в ее окно?! На мансарде они держали родственный совет, намечали планы на будущее, после чего Люсьен тем же путем отправлялся обратно. Первый раз кричали «Воры», когда было еще не очень поздно. Второй раз — попозже. Возможно, после этого Ивета и Люсьен насторожились — и лазанье производилось лишь совсем глубокой ночью.

Также они могли быть не братом и сестрой, а любовниками. Что сказать, де Шардоне был очень любим одесситками, имел множество романов открытых. Еще больше — тайных (никто ж не знает, что происходит, когда он за двойную-тройную плату приезжает на домашний вызов, особливо в водевильных условиях отсутствия мужа). Чаще же для Люсьена высшей доблестью было не завести роман, но избежать его. И если у них с Иветой имелось взаимное амурное влечение, то зачем было скрывать его настолько хитроумно? Лишь из скромности?..

Теперь — по поводу предметов. Сейчас перед Натаном лежала разбитая фаянсовая птица, которая не могли ни спеть, ни рассказать. Правда, при подробном осмотре фигурка оказалась не такой дешевой, как подумалось вначале. Один осколок запрыгнул в щель между стеной и ножкой столика. И вот когда его выковыряли, на нем обнаружилось клеймо — Берлинский королевский фарфоровый завод. Впрочем, это немного давало для поиска — в Красных рядах подобных фигурок много. Что касается пистолета «Жевело», то его забрал Дрымов и обещал провести розыски по своей линии.

Более никаких вещественных доказательств нет. Ну не станешь же считать таковою пыль, смахнутую со стола.

В итоге получалось похоже на историю с завещанием Абросимова. Что-то известно, но не больно много. Какие-то подозрение имеются, но можно всё свести и к смерти по внутренним причинам, в первом случае — по болезни, в сём — из-за самоубийства. Две смерти в замкнутых изнутри комнатах… Тут, пожалуй, надо бы с Видоком посоветоваться, письмо ему в Париж написать, он с его опытом обязательно что-то посоветует. Тут же пришла мысль о другой эпистоле… Люсьен де Шардоне — наш дорогой Наследник Леонарда. Но мы же тут, в Одессе, мало что ведаем о происхождении как первого, так и второго. А тётушка Эстер умна и энергична. Может, ее попросить разузнать в Париже о великом куафёре Леонарде? Она наверняка сумеет помочь. Тоже хорошая идея. В общем, не зря сегодня поразмыслил, можно уж и на отдых идти.

Но вдруг Натан напрягся — вот! Вот еще одна вещь, которую он подзабыл. (Степан, сейчас отсутствующий, всегда на подобные промахи указывал.) Узел на крюке под подоконником! Сам Горлис в этом не больно разбирался, однако есть же люди, которые понимают. Узел ему показался непростым, как-то по-особому хитро навороченным. И снять его с крюка, имеющего на конце утолщение, не вытаскивая железку из стены, было невозможно. Однако надо бы забрать сей узел, а то вдруг служащие его развяжут, разрежут.

Или они сие уже сделали? Ведь Натан сказал своим работникам порядки в комнате навести и оставить ее на проветривание…

Аж пот прошиб от досады, ежели такое случилось.

Натан побежал в чулан за инструментами. Взял один лом, второй ломик и молоток побольше. Пока с таким скарбом дошел до нужной комнаты, жилец и жиличка, как назло попавшиеся по дороге, в испуге попятились, едва не закричав «Караул!» Оно и понятно — темно, вечереет, свечи в коридоре еще не зажигали. И так тревожно после смерти соседки, а тут еще некто с молотом и ломами. Но когда пригляделись — успокоились.