МоLох - Наталья Андреева Страница 31

— Господи, да неужели же мы так и не выберемся из нищеты?! — в отчаянии заломила руки Анна Афанасьевна. — И все из-за Андрюшиного упрямства!

— Мало выпил, — пожал могучими плечами Григорий Зиненко. В отсутствии Квашнина он осмелел.

— И ты притормози, — жена торопливо схватила вновь наполненную рюмку, стоящую перед супругом. — Все, похоже, только начинается.

Пары по взаимному согласию разошлись в разные концы Зиненковского сада. Бобров с Бетси ушли к кроличьим клеткам. Здесь же был курятник. Пахло куриным пометом и слежавшейся соломой в клетках, перемешанной со звериной мочой и калом. Но Бобров ничего не чувствовал. Его зрение и обоняние словно умерли, остался один только слух. Он сидел на сосновом пне, вытянув шею, и жадно вслушивался. Ему чудился серебристый Нинин смех.

— Андрей, — Бетси положила руку ему на плечо, и села рядом, прямо на траву. — Ты не должен этого делать.

— Ты все знаешь? — он резко повернулся к ней. — Вы это обсуждали?

— Нет, но догадаться нетрудно. Стас повсюду рассказывает о причудах Квашнина и о его сбежавшей в Китай любовнице. А Нина грезит яхтой, на которой она плывет в Ниццу. Выбор так очевиден. Для нее, во всяком случае, — тихо сказала Бетси.

— Ты не представляешь, Лиза, как мне хочется в Москву, — тоскливо протянул Бобров. — Я вру, что мне хорошо здесь, в Чацке. Мне плохо. А теперь, когда Нина с Квашниным, особенно плохо. У меня только Гольдман и ты. Это весь мой Чацк. Хватит ли этого, чтобы здесь остаться?

— Это непростое решение, Андрей. Дружба или жизнь без всяких чувств, зато с огромными деньгами. На них можно купить все, что пожелаешь.

— И кокаин, — горько сказал Бобров. И вдруг жадно спросил: — А ты? Ты возьмешь у него компьютеры для детей?

— Если ты не хочешь…

— А причем здесь я? Предложение сделали тебе, и ты согласишься не ради себя, а ради детей. Да кто тебя осудит? Напротив, станут уважать еще больше.

Бетси молчала.

— Вот видишь, как сложно сделать выбор. Он меня почти сломал, — пожаловался Бобров. — Я готов сделать все, что угодно, лишь бы прекратить эти мучения. Подписать какие угодно бумаги. Съесть, выпить, уколоться… Все, что угодно, лишь бы перестало болеть здесь, — он положил правую руку на сердце. — И меня перестало бы тошнить. Меня от страха тошнит. А сейчас мне страшно.

— Но если ты не захочешь, то ничего и не будет.

— Наказать можно по-разному, — горько сказал Бобров. — Думаешь, Квашнин мне простит, если я сорву его планы? Один из главных акционеров банка, в котором я служу. А я посмел ему перечить. А ведь я еще большую часть жизни не прожил, — пожаловался он. — Мои предки долгожители. Как представлю, что позади лучшая ее половина. Жизни. — Он встал. — И в самом деле, что ли напиться? Хуже уже не будет.

И он побрел обратно на веранду. Бетси, молча, шла за ним.

В это время в другой половине сада, окультуренной, Квашнин обнимал Нину. Точнее сказать, тискал, потому что Нина, хоть и уступала, но ее сотрясала дрожь. Физически Квашнин был ей противен, она не могла преодолеть отвращение к его уродству, он был для нее похотливым стариком. И этому старику, уроду, она должна была отдать свою девственность. И Нину трясло. Решение уже созрело у нее, надо было только не подать виду. Держаться.

— Упрямый парень, — тяжело дыша, сказал Квашнин. Его веснушчатая лапища залезла под Нинину майку.

— Не здесь, — не выдержала Нина.

— Чего ты ломаешься? — сердито сказал Квашнин. — Я ведь могу и терпение потерять. Мне показалось, мы обо всем договорились.

— Я хочу праздника, — решительно сказала Нина. — Чтобы были все наши. Что-то типа свадьбы.

— Я не делал тебе предложения, — Квашнин за подбородок поднял ее лицо вверх и посмотрел в огромные Нинины глаза, черные от расширившихся зрачков. — Говори прямо: чего ты добиваешься? Мои условия: замужество, переезд в Москву, полное твое содержание. Усилиями мужа, которого я сделаю топ-менеджером банка. О какой свадьбе ты говоришь?

— Пусть все будет по-людски, — жалобно сказала Нина. — Мы все поедем на турбазу. Весь банк. Там много домиков. Все с удобствами. Пусть будет праздник.

— При условии, что в одном из домиков мы с тобой скрепим наш договор. Место подходящее. И романтично, и по местным меркам не дешево, — усмехнулся Квашнин. — Там я тебя трахну уже без всяких условий. Я достаточно долго ждал.

— Согласна, — торопливо кивнула Нина.

Квашнин насторожился. У девицы явно что-то на уме.

— Парня мы сломаем, — он тяжело посмотрел на Нину. — Но лучше найти другого. Тебе-то какая разница? Мужем он тебе все равно не будет. По-настоящему. Всего лишь штамп в паспорте, да фамилия. Ну, выбери покрасивее. Например, Свежевская.

Нина вздрогнула.

— Хорошо, я подумаю.

— Ну, думай. Неделя у тебя есть. Полагаю, Ленчику недели хватит. В следующие выходные мы едем на эту вашу турбазу. Всем миром. Шашлыки, дискотека. Что там у вас еще в программе? А в понедельник — в Москву. Где у тебя начнется новая жизнь. Впереди лето. Где бы ты хотела отдохнуть? На Лазурном берегу? На Санторини? Или на Сардинии? Если тебе не нравится Европа, можем махнуть на острова, — небрежно сказал Квашнин. — Выбирать тебе. А о муже для тебя подумаю я. Надо за это выпить. Заодно объявим о наших планах.

Нина, словно приговоренный к смертной казни, получивший недельную отсрочку, приободрилась. По крайней мере, у нее есть время. Она все придумала.

Когда они с Квашниным поднялись на веранду, Бобров с Зиненко пили коньяк. Притихшая Бетси тянула красное вино. Осоловевшая Мака пересела на диван и задремала. Кася ушла к мальчикам, ждавшим ее за калиткой. Шурочка строчила кому-то послания в своем новеньком айфоне. И только Анна Афанасьевна стояла у окна, как натянутая струна, кусок не лез ей в горло. А пить она не могла, надо было сохранить трезвую голову. Сегодня решалась судьба ее семьи. Быть им, Зиненкам, или не быть. И где быть. Анна Афанасьевна втайне мечтала перебраться в Москву, и заткнуть всем чацким кумушкам рты. Всем, кто называет Нину шлюхой.

А законная жена не хотите? Топ-менеджера банка. Светская львица, ибо Анна Афанасьевна в Нинином московском будущем не сомневалась. И уже примеряла на себя роль «матери светской львицы». Тещи топ-менеджера банка. Не первое лицо, но первое после главных, самого топ-менеджера и его жены, светской львицы. Поэтому Анна Афанасьевна так жадно вглядывалась в сгущающиеся сумерки.

Она даже забыла, зачем приехал сюда, в Чацк, Квашнин. И что ее муж под подозрением. В амплуа «жена зэка» Анна Афанасьевна себя не представляла. Ее мозг стал чашей, наполненной медом, все мысли были сладкие, с ароматом французских духов. Она, всю жизнь, с трудом сводившая концы с концами, жаждала денег. Сегодня ей дали их много. И она поняла, что их может быть еще больше. Если бы можно было, Анна Афанасьевна сделала бы все сама: легла бы под Квашнина вместо дочери, даже убила бы того, кого он велел. Но она была бессильна, и жертвы от нее никто не хотел. Потому что от Анны Зиненко ничего не зависело. Нина никогда не была маменькиной дочкой. Нина родилась королевой, а королевы способны на сильный поступок. Отчаянный, смелый. Они способны умереть стоя.