Убийство в спальном вагоне - Себастьян Жапризо Страница 30

Потом уж придется объяснить про комнату, про первую ночь, вторую, назвать вещи, которые трудно объяснить.

Но господин Пикар вряд ли теперь в конторе. Ведь уже ночь на дворе. Ей стало холодно и грустно. Господин Пикар наверняка вернулся домой. Все, что она могла сделать на улице Реомюр, — это побеспокоить консьержа и забрать свою сумочку.

В 8 часов в субботу, в то злополучное утро, он стоял около выхода с перрона, засунув руки в карманы плаща с женским шарфом на шее. Пассажиры, толкая его со всех сторон, проходили мимо, но он не двигался с места, ну настоящий кретин!

Бэмби поставила чемодан на землю, спросила:

— И долго вы еще будете так стоять, что вы собираетесь делать?

Он вздохнул:

— Господи, где вы были столько времени?

— То есть как это где?

— Вы не взяли мой чемодан?

— Какой чемодан?

— Мы же договорились…

— Как это договорились?

Он покачал головой, ничего не понимая. Она покачала головой, тоже ничего не понимая. Они поняли друг друга, лишь сев рядышком на скамейку. Багаж Бэмби стоял между ними. Парень все время поправлял свой шарф. На шарфе была нарисована бухта Ниццы.

— Это женский шарф.

— Мамин. Не знаю, почему я взял его, уезжая. Когда я был маленьким, я очень любил маму, любил надевать ее вещи. Почему я теперь так поступил, сам не знаю.

Это он придумал, как выйти из вокзала. Говорил, что объяснял ей ночью. Говорил, что целых полчаса объяснял, свесившись к ней со своей полки, что делать. Она не услышала: видимо, в ту минуту она и уснула.

— Вы должны были взять мой чемодан и выйти со своим билетом. Оставив чемоданы в зале, вы вернулись бы назад с двумя перронными билетами. После этого мы бы вышли вместе.

— Я не поняла. Я не расслышала. Ловко вы придумали! Он смотрел на нее разочарованно и подозрительно.

Взрослым нельзя доверять. Они тебя никогда не слушают. Она уверенно положила ладонь на его руку. Сказала себе: «Теперь я наверняка делаю глупость, а зря, ведь ему необходимо посоветовать поскорее вернуться домой. В худшем случае его оставят без сладкого».

— Идите и заберите свой чемодан. Где вы его поставили?

— На багажной полке в купе.

— Заберите и быстро назад.

— И сделаем, как я сказал?

— Да, как вы сказали.

— Вы не уйдете?

Она посмотрела на него, испытывая странное волнение, как бывало в школе, когда они обманывали надзирателей, организовывали потасовки, даже посильнее.

— За кого вы меня принимаете?

Он кивнул, доверчивый и счастливый, и побежал к перрону «М», чтобы забрать свой чемодан.

Она прождала его минут десять, сидя на лавке и думая: я себя знаю, я хорошо себя знаю, я не посмею оставить его тут, и у меня будет куча неприятностей, я сумасшедшая.

Он неспеша вернулся с чемоданом, со странным выражением на серьезном, спокойном, неузнаваемом лице.

— Что с вами?

— Как это, что со мной?

Она вышла одна с двумя чемоданами и сумочкой. Было тяжело. В зале долго искала в карманах и кошельке монеты по 50 франков, потом купила в автомате два перронных билета. Оставив чемоданы за автоматом, вернулась за ним.

Он ждал ее у барьера с тем же странным выражением лица, и тут только она заметила:

— Куда вы дели свой шарф?

— Наверно, забыл в поезде. Пошли, это неважно.

Они миновали контроль, идя друг за другом, Бэмби держала билеты. И потом вместе с чемоданами вышли на вокзальный тротуар. Было холодное, солнечное утро, на площади царила суета машин и автобусов.

— Ладно. До свидания, — сказал Даниель. Он еще не умел благодарить.

— Что вы собираетесь делать?

— Обо мне не беспокойтесь.

— Нет, беспокоюсь.

Должно быть, они довольно долго шли по направлению к площади Бастилии, пока Бэмби не подозвала такси. Она села в него, а он стоял на мостовой с печальным видом, чемодан из свиной кожи — у ног. Она сказала:

— Вы поедете со мной?

— Куда?

Она не нашлась, что ответить. Он с трудом втиснул свой чемодан в такси. Ему все давалось с трудом. И вот они сидели, прижатые друг к другу. Платье Бэмби задралось на коленях так, что она не могла его поправить. Машина каждую минуту резко тормозила, проезжая по незнакомым улицам, где никто не знал друг друга.

Она дала адрес, который вот уже две недели наполнял ее гордостью: какая она, эта улица Бак? Пересекая реку (Сена, Лангрское плато, 776 километров), она посмотрела на Даниеля, который выглядел озабоченным. И сказала, чтобы тоже успокоиться, что все уладится. Он положил на ее ладонь свою загоревшую во время каникул руку с длинными пальцами.

Улица Бак. Они никак не могли найти ключи от комнаты. В доме не было консьержа. Они обратились в соседний бар, затем к жильцам с других этажей. Бэмби нашла, что в Париже люди не очень любезны.

В конце концов оказалось, что в комнате их ждала девушка по имени Сандрина. Она тоже работала в конторе на улице Реомюр. Приехала из Нанта с год назад. Жила рядом на улице Севр в похожей комнате. Господин Пикар поручил ей встретить Бэмби. Она сказала:

— Ну разве справедливо, работая в жилищной конторе, жить в такой комнате?

Смотрела на Даниеля, спрашивая себя, кто он такой, и ожидая, что их познакомят. А Бэмби, стоя на табуретке и засунув руки в карманы своего синего пальто, совсем позабыв о Малыше, обозревала через окно мансарды крыши Парижа.

— У меня нет ключей, — сказал консьерж с улицы Реомюр. — Даже если случится пожар, я ничего не смогу сделать.

— Мне надо только взять свою сумочку.

— Если бы вы захотели забрать пишущие машинки или деньги из сейфа, это безразлично: ключей у меня нет.

Бэмби повернулась на каблуках и пошла к лестнице.

— Куда вы идете?

— Поднимусь в свою контору. Может быть, там есть кто-нибудь.

— Там никого нет. Все ушли. Знаете, который сейчас час?

Был 21 час. Она все же поднялась, позвонила, спустилась назад. Консьерж ждал ее перед своей комнатой. Он ничего не сказал. Посмотрел, как она вышла, засунув руки в карманы пальто, и подумал, «ну и поколение», или «ну и времена», или «ну, и отстегал бы я тебя», или что-то в этом духе.

Комната была размером метра четыре на три. Потолок, скошенный, как в мансарде. Стены выкрашены белым, в углу — маленькая ниша, где помещались газовая плитка, шкаф, умывальник и — о, роскошь — душ в целлофановом мешке лимонного цвета.