Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - Фридрих Незнанский Страница 30

— Как где? Дома, конечно. Я хорошо помню тот вечер. На другое утро только об этом весь поселок и говорил.

Казалось, он даже удивился столь наивному, по его мнению, вопросу и уселся поудобнее на табуретке, но вдруг его лицо стало меняться, нервным тиком дернулось правое веко, под щетиной выступила краснота, да и в глазах появился неподдельный испуг.

— А что?.. — на выдохе спросил он. — Из этого ствола… и Шаманина, и того парня?..

Вячеслав Иванович не сводил глаз с лица Губченкова. Этот испуг, нервный тик… Талантливый актер или действительно ничего не знал?

Минуты две в комнате стояла напряженная тишина. Неподвижные зрачки Губченкова вопросительно уставились на Грязнова. Наконец Вячеслав Иванович достал заключение экспертизы, пододвинул его Сохатому.

До этого момента с заключением экспертизы его не знакомили.

Несмотря на огромную выдержку, Сохатый трясущимися руками взял со стола подколотые листки. Было видно, как зрачки его бегают по отпечатанным на машинке строчкам.

Наконец-то он дочитал заключение до конца, какое-то время молчал, беззвучно двигая губами, а потом передернул плечами и снова вопросительно уставился на Грязнова:

— А я-то тут при чем? Зачем вы мне это заключение суете? Я говорил уже, пистолет этот мне Кургузый подсунул. Его работа, его… козла поганого.

Казалось, попади сейчас в его руки Семен Кургузое, и он разорвет его на части.

— Хорошо, — согласился с ним Грязнов, — пусть будет по-вашему. В таком случае прочтите и это.

И он протянул ему заключение сравнительной баллистической экспертизы.

И чем дальше читал второе заключение Губченков, тем более Грязнов убеждался, что стрелял в Шаманина не он и что убит Сергей из изъятого у него пистолета, узнал только сейчас.

Лицо Губченкова как-то сразу одрябло, потеряло свою жесткость, на лбу выступила крупная испарина. Какие-то строчки он перечитал дважды, похоже не понимая их смысла, а когда дочитал до конца, безвольно опустил голову и положил протокол на краешек стола.

Молчал и Грязнов.

Молчание затягивалось, и казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Сохатый выдавил из себя глухо:

— С-сука!

— Это вы относительно меня? — поинтересовался оживившийся Грязнов.

Губченков опять замолчал надолго, наконец поднял на Грязнова потускневший взгляд и как-то очень уж невнятно пробормотал:

— Вы-то здесь при чем?.. К нему, — кивнул он головой в сторону окна, — к Семену, козлу вонючему.

— В таком случае, вопрос: с какой целью вы приехали в Хабаровск и пришли к нему домой?

— Чего? — словно не понимая, о чем его спрашивает этот незнакомый мужик, переспросил Сохатый и тут же поправился: — С какой целью? Так мы же с ним, с гнидой, кореша старые. В колонии вместе срок тянули, в одном отряде были. Баланду, как говорится, из одной плошки у костра хлебали.

Он замолчал, словно отходя от первого шока, поднял на Грязнова уже более спокойный взгляд.

— М-да, — протянул он, — хлебали, хлебали и дохлебались.

Задумавшись, провел пятерней по волосам, почесал заросший щетиной подбородок и, как бы продолжая прерванный рассказ, который для него самого был неприятен, вздохнул обреченно:

— Прибежал он как-то ко мне…

— Кто?

— Семен прибежал, Кургузый, рожа вся опухшая с похмелья, и говорит: выручай, мол, Петро. Схрончик мой с рыбой да икоркой Маринкин муженек накрыл. Сваливать надо, а деньжат нет.

— Маринкин муженек — это Сергей Шама-нин? — на всякий случай уточнил Грязнов.

— Ну да, Шаманин, парашютист, — кивком подтвердил Сохатый. — Так вот и говорит: выручай, брателло, скоро отдам. А я как раз подкопил малость, мотоцикл хотел купить — в общем, выручил козла. А тут на днях весточка от него пришла. Приезжай, мол, в Хабаровск по такому-то адресу, должок верну. Сам-то он не мог в Стожары сунуться, коль за ним дело такое. Это ж надо, такого парня из-за поганой рыбы шлепнуть!..

Видимо, очень осуждая в душе убийство парашютиста, Сохатый замолчал и облизал пересохшие губы.

— Короче, я к нему и привалил из-за собственной дурости. Хотел как лучше, а оно вон как обернулось…

И опять замолчал, потрогав рукой еще не зажившую на голове рану.

— Короче, сунулся я по этому адресу, а он у шлюхи какой-то обретается. Ну, поддали, само собой, потом еще немного, — смотрю, а она ко мне клеится. Ну, мне-то она до фонаря, а этот козел… То ли приревновал меня к ней, то ли специально для этой цели заманил. Короче, когда я отвернулся, он меня сначала бутылкой по черепушке, а потом…

И он ткнул пальцем в расплывчатые синяки под глазами.

— В общем, когда в ментовке, извините, в отделении милиции пришел в себя, они мне пистолет в руки суют и говорят: «Колись, мол, откуда у тебя этот ствол?»

Видимо, припоминая свой первый допрос, Губченков даже плечами передернул.

— И что? — поинтересовался Грязнов. — Раскололся?

— В чем? — вопросом на вопрос ответил Сохатый. — В том, что я впервые вижу этот ствол?

Искренне возмущенный Губченков говорил еще и еще, — и все это время Вячеслав Иванович внимательно слушал задержанного, пытаясь по интонации и полутонам отличить ложь от правды. Все было бы гладким у Сохатого, ему даже можно было бы поверить, если только не его руки — такие же тяжелые и уверенные в своей силе, как и полчаса назад.

Поезд на Стожары уходил поздним вечером, так что еще оставалось время и в ресторане перекусить, и какое-никакое кино посмотреть. Прошло десять тысяч лет с тех пор, как Грязнов в последний раз был в кинотеатре, и, проходя мимо афиши, он вдруг почувствовал такой зуд посмотреть «живое» кино, что даже в скулах засвербело. Однако поначалу надо было все-таки перекусить да выпить, к тому же назрела необходимость телефонного звонка Турецкому.

— О! — обрадовался Александр. — А я уж сам собирался звонить тебе. Но, как говорят, на ловца и зверь бежит.

— Так чего же не позвонил?

— Надо было прояснить кое-что относительно того ствола…

— А вот с этого места как можно подробнее, — перебил Турецкого Грязнов. — Удалось что-нибудь накопать?

Пересказав вкратце плачевную судьбу директора вагона-ресторана, Турецкий закончил на неожиданной ноте:

— Вот так-то, товарищ генерал! Если б ты тогда остался в Москве, а не рванул в свою Тмутаракань, глядишь, и распутал бы это убийство, оно же по твоей епархии шло. Впрочем, как видишь, все вертается на круги своя. И чему быть, того не миновать.

Пробурчав в ответ что-то маловразумительное, Грязнов вернулся к теме про «Вальтер»:

— Короче, полнейший висяк и только фоторобот на память остался?