Тайна персидского обоза - Иван Любенко Страница 30

— Стало быть, Рыжиков и есть тот второй злодей?

— Похоже. Он сознался во многих темных делах: уличил в казнокрадстве полковника Безлюдского и обер-комиссара Латыгина, но свое участие в краже золота, равно как и в покушении на меня, штабс-капитан полностью отрицает. Считает, что пистолет, найденный в его кабинете, кем-то подброшен. — Надворный советник протянул командующему папку: — Вот материалы его допроса.

Барон углубился в чтение. По брезгливому выражению лица генерала было заметно, насколько тяготило его чтение. Оторвав взгляд от бумаг, он с видимым сожалением произнес:

— Что ж, сейчас же распоряжусь отстранить этих негодяев от дел и назначу следственную комиссию. Одно непонятно: откуда они могли знать, что сундуки отнесут именно в это помещение?

— Смею предположить, что злодеи готовились к совершению кражи загодя — еще со времени первого фурштата из Персии, поэтому поступающие грузы, амуницию, продукты и даже соль они намеренно размещали в других хранилищах, оставляя этот склад почти пустым. Судя по всему, уже тогда, используя гипс, преступники изготовили матрицы печатей полков, шедших в охранении.

— Как я понял, кроме найденного пистолета, других улик против Рыжикова нет?

— Нет.

— А что, если этот пистолет ему и впрямь подбросили?

— Конечно, полковой интендант — очень удобная фигура для того, чтобы записать его в сообщники Рахманова: ведь когда исчез поручик, складами заведовал именно он. Но, признаться, мне не понятно: почему же тогда он до сих пор не сбежал? Как бы там ни было, но в настоящий момент других обвинений, кроме казнокрадства, мы штабс-капитану предъявить не можем.

— Поверьте, Иван Авдеевич, этого ему до конца жизни хватит.

— Откровенно говоря, и вина исчезнувшего поручика Рахманова чисто условная, и все обвинение строится лишь на одной-единственной пуговице. А что, если он оказался невольным свидетелем кражи и поэтому его убили, труп скрыли, а пуговицу подбросили или даже она сама оборвалась?

— Не исключено. И все-таки загадок, к сожалению, меньше не становится. И что же еще вы собираетесь предпринять?

— Видите ли, ваше превосходительство, есть у меня еще одна мыслишка, но для того чтобы ее проверить, мне необходимо получить план подземных коммуникаций старой крепости, а также ваше дозволение на производство еще как минимум пяти шурфов вокруг здания Интендантства.

— А вот этого разрешить никак не могу. После учиненного вами взрыва стена и так треснула. Весь двор и даже плац изрыли. Убытку-то сколько! Не обессудьте, Иван Авдеевич, это выше моих сил. Да и не до этого мне сейчас. Неспокойно опять становится: ногайцы зашевелились, а банда Аджи-мурзы грабит казачьи хутора. В ближайшие дни я собираюсь отрядить в горы экспедицию и учинить в его родовом ауле репрессалии. Это необходимо сделать именно сейчас, пока перевалы не засыпало снегом. А у меня сабель не хватает, на постах выставить некого, не говоря уж о патрулях, пикетах да казачьих разъездах!

— Ну, тогда мое пребывание в Ставрополе теряет всякий смысл, и я сегодня же отправлюсь домой.

— Соскучились, поди, по цивилизации? А?

— Семью давно не видел, детишек…

— А сколько их у вас?

— Трое: Анечка, Танечка и Алеша.

— Я прикажу, чтобы вам дали четверку лучших лошадей. С божьей помощью доберетесь без происшествий.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. Рад буду встретиться с вами в столице. Желаю здравствовать.

— Надеюсь.

Мысли о скором отъезде настолько овладели надворным советником, что он шлепал по глубоким лужам, не замечая ни проливного дождя, ни бесполезного собранного зонта.