Скандинавский детектив - Дагмар Ланг Страница 30

— Значит, Свен Леслер в Лапландии сделал ей предложение?

Он кивнул.

— И мне показалось, она тоже его полюбила. О случившемся она узнала только в поезде, а на вокзале вышла из вагона совершенно заплаканная. Теперь вы, наверное, понимаете, отчего я был резковат, когда вы явились с розами.

— Когда я вошел, девушка сказала, что летом они собирались пожениться. Думаете, Свен Леслер действительно так спешил?

Он пожал плечами.

— Пожилые влюбленные мужчины часто спешат с женитьбой, особенно когда предмет их страсти лет на тридцать моложе.

Он сгреб со стола документы и исчез в комнате секретарши. Он что-то говорил, а я откинулся на спинку кресла, раздумывая, какие могли иметь последствия внезапные планы миллионера.

И первая мысль: родственники Свена Леслера никогда не встретили бы юную музыкантшу с распростертыми объятиями. Жена Свена Леслера становилась новым и весьма досадным фактором. Шансы унаследовать часть огромного состояния брата катастрофически падали, никто из родни понятия не имел, как изменится их собственное финансовое положение. Будущее стало бы для них весьма туманным.

Да, если бы они узнали! Но откуда? Вопрос важный, надо подумать. Миллионер окружил свою любовь глубокой тайной. Он явно понимал, что ситуация крайне щекотливая. Не исключено, что окольными путями сплетня все-таки дошла до родственников. Не исключено, но не слишком вероятно.

Я уже решил не ломать голову, как вдруг блеснуло воспоминание. Невестка миллионера Хелен Леслер во время импровизированного допроса утром во вторник сказала, что получила от свекра письмо, в котором тот сообщал о приезде. Может, он и на женитьбу намекнул? Вряд ли Свен Леслер написал невестке, только чтобы сообщить, когда возвращается в Стокгольм.

Ход моих мыслей нарушил Веспер Юнсон, который ворвался в кабинет с коричневым конвертом в руке.

— Я не могу вам запретить писать о Еве Калленберг, но этим вы, скорее всего, окажете большую услугу убийце.

— Я вообще не собирался ни о чем писать, — сказал я.

И это была правда. Алан Андерсон с его газетой начисто вылетел у меня из головы.

Веспер Юнсон безучастно смотрел на меня.

— Вы, случайно, не собираетесь нынче в Ердет? А могли бы навестить красотку Хелен, расспросить, как у нее дела.

— Вы интересуетесь ее здоровьем?

Он подкрутил усы.

— Хелен Леслер меня огорчает. Она упорно отказывается говорить, что было в письме от Свена Леслера.

— Забавно, вот и я только что о нем думал.

Пропустив мою реплику мимо ушей, он продолжал:

— Можно, конечно, обыскать ее квартиру, но мы избегаем подобных методов.

— Значит, вы хотите, чтобы я узнал о содержании письма.

— Желательно.

— Если она не рассказала вам, почему должна выложить мне?

Он пожал плечами.

— Во-первых, вы не полицейский, во-вторых, она питает к вам особое доверие.

— Чепуха, — буркнул я, но был польщен. Действительно, она ведь подошла ко мне в столовой и поблагодарила.

— Ну что, поможете?

Я встал.

— Хорошо, я заеду к ней, но в ящиках рыться не стану.

— Если взяться за дело с умом, это не понадобится. — Он протянул мне коричневый конверт. — Возьмите на дорожку, тут есть над чем подумать. Только ни в коем случае не показывайте Хелен.

Троллейбус катил в Эстермальм, я рассматривал конверт. К моему удивлению, в нем обнаружилось мое собственное послание, отправленное утром Весперу Юнсону. На последней странице внизу его размашистым почерком было приписано:

«1. На ящиках комода в спальне найдены отпечатки пальцев Гилберта Леслера. Как, по-вашему, что он там делал?

2. Вы совершенно забыли про бритву. Думаете, она оказалась на полу в ванной случайно?

3. Хильда Таппер твердо убеждена, что сразу после выстрела кто-то вышел из квартиры. Она не только слыхала, как открыли и закрыли входную дверь, она слыхала, как кто-то сбежал вниз по лестнице. Как это вписывается в вашу версию? Никак!

4. Вы считаете, что убийца пил из стакана, осколки которого валялись на полу, Гилберт — из того, что лежал на диване, а Свен Леслер — из стакана с остатками мединала, который стоял на стойке бара. Но, если вы помните, был еще четвертый стакан — исчезнувший. Кто пил из четвертого стакана? Я?

А в целом ваша версия мне кажется вполне правдоподобной!!!»

Я с досадой скомкал бумажки и запихнул в карман. У Веспера Юнсона был талант доводить людей до белого каления. Но в глубине души я не мог не признать, что его резкость была во многом оправданна. Кое-какие звенья моей версии едва держались.

Я вышел у Смедсбакксгатан и не спеша, зашагал к Фурусундсгатан. Светлые фасады купались в лучах предзакатного солнца, пестрели длинные ряды маркиз. Проходя мимо скверов, где детишки гуляли с няньками, я отметил, как опрятен и ухожен этот новый район. Даже слишком опрятен и ухожен. Ни тебе таинственных проулков, ни сумрачных проходных дворов — вообще ничего живописного или причудливого. Все по шаблону, на одно лицо. Нет, мне современный Ердег не по душе; жалко детей, которые растут в таких местах, где один квартал — точная копия другого. Какими блеклыми и бедными будут их детские воспоминания!

— Ах, это вы, — пробормотала Хелен Леслер. Она была в цветастом фартуке, а голову повязала красным шарфом.

— Да, а что, я некстати?

Она покачала головой.

— Я работаю. Может, зайдете?

— Был тут рядом по делу и решил вас проведать, — соврал я, снимая шляпу в маленькой тесной прихожей. Потом прошел в небольшую комнатку, где по одной стене теснились тахта, низкий столик, несколько стульев и книжный шкаф. Все остальное место занимал ткацкий станок.

— Надо же, кто бы мог подумать!

Хелен Леслер пригласила меня сесть.

— Я всегда любила ткать, — спокойно пояснила она и устроилась на табурете у станка. — Это я привезла от родителей.

— Собираетесь так зарабатывать на жизнь?

— Надеюсь. А пока хожу на курсы.

— И это действительно может прокормить?

— Здесь, в Стокгольме, вряд ли. Но когда я окончу курсы, то уеду в провинцию.

Интересно, знает она, что унаследует после мужа четверть миллиона? Похоже, нет.

Хелен повернулась к станку, перебирая пальцами нити основы. Когда она наклонилась, на ее лицо упал из окна солнечный луч. Эффект был поразительный. На секунду ее лицо будто озарилось изнутри. В нем вдруг обнаружилась какая-то странная жизнь. И дело было не столько в мимике, сколько в изменчивой игре света и тени на нежной коже.