Дурная кровь - Деклан Хьюз Страница 30

– Кто мешает?

– Старшие офицеры, которые стараются сделать так, чтобы не были затронуты интересы больших шишек.

Старший офицер Кэйси? Неужели Джон Доусон до сих пор может влиять на ход уголовных расследований? И почему им с Барбарой так хочется объявить смерть Питера самоубийством?

– А я тут при чем?

– Эта женщина сказала, что вам все равно, обидятся ли сильные мира сего. На самом деле она считает, что вас это может заинтересовать. Если это правда, мистер Лоу, я хотела бы нанять вас для того, чтобы выяснить, кто убил моего мужа и почему.

Лихорадочный бред. Снова.

– Кто эта женщина?

– Я же сказала, звонок был анонимный.

– И никаких предположений, кто это может быть? Акцент, манера речи?

– Она знает вас, а не меня. Голос обычный, мягкий дублинский акцент. Дружелюбная. Немного нервничала.

– Что-нибудь еще?

– У меня есть номер ее телефона.

– Да? Как вам удалось его узнать?

– У Джозефа был определитель номера.

– Джозеф или Сеозам?

– Все, кто знал мужа, звали его Сеозам. Думаю, это реверанс перед ирландскими избирателями. Полицейские посоветовали ему установить определитель номера на случай анонимных угроз, жалоб и маньяков.

У меня была возможность сбежать, сесть на самолет и никогда не возвращаться.

Но я решил ею не пользоваться.

– Мистер Лоу?

– Дайте мне адрес, я подъеду через час.

Эйлин Уильямсон дала мне адрес и телефон той женщины, которая ей звонила. Я набрал номер. Усталый женский голос сказал «алло».

– Привет, Кармель. Это Эд Лоу.

– Рада тебя слышать, Эд.

– Серьезно?

– Конечно.

– Я полагаю, ваш домашний телефон не печатают в телефонных справочниках?

– Естественно. Как и номера всех полицейских.

– Тебе не интересно, откуда я его узнал?

– Может, тебе дал Дэйв.

– Ты же знаешь, что он не давал.

– Ну, ты же детектив, не так ли? Видимо… ты нашел его где-то.

– Ты знаешь, что можно скрыть свой номер от людей, у которых есть определитель номера?

– Да, есть такая функция.

– То есть если ты хочешь, чтобы кто-нибудь узнал твой номер…

– То отключаешь функцию.

Повисла тишина. Наконец Кармель сказала:

– Дэйв волнуется из-за этого дела, Эд. Я не говорю, что он попросил меня звонить Эйлин Уильямсон… или что он сможет защитить тебя, если ты напортачишь.

– О чем это ты?

– Люблю мужчин за сообразительность.

– Дэйв думает, что существует какое-то прикрытие?

– Дэйв очень бы хотел это выяснить. Его сняли с дела Доусона.

– Почему?

– Он верит в торжество справедливости, вот почему. А это вонючее болото. Но Дэйв не бросит это дело. Ты поможешь ему?

– Мне нужны материалы, доступ к которым есть только у полиции: подробности экспертиз, отчеты баллистов.

– Я все достану.

– Кармель, ты уверена, что Дэйв пойдет на это?

– Я уже с ним поговорила. Он будет на связи. Будь осторожнее, Эд.

Кармель повесила трубку. Я сел и стал слушать. Тишина на линии была похожа на разговоры мертвецов. Если они что-то и знали, то ничего не стали бы рассказывать.

Эйлин Уильямсон жила в Болсбридже, на широкой улице, застроенной викторианскими особняками. Там располагалось несколько посольств, время от времени встречалась стоматологическая клиника или адвокатская контора; остальные здания были жилыми. Большая часть из них демонстрировала новейшие тенденции в строительстве: красивая пристройка или новая стена, недавно покрашенные или почищенные камни и кирпичи. Машины были дорогие, но без вычурности: «ауди» и «вольво», а не «мерседесы» или «ягуары». Здесь были такие деньги, которым не нужно привлекать к себе внимание. Я не мог даже представить, сколько стоит какой-нибудь из этих домов. Как в дорогущих магазинах, где на товарах не указана цена: если вы спрашиваете, значит, не можете себе это позволить.

Моросило; воздух был сырым, а земля нагрелась так, что вода не оставляла на ней следов.

Жилище Уильямсонов представляло собой трехэтажный особняк из красного кирпича. Дорожка была выложена теми бледными маленькими камешками, от которых на туфлях появляется серый налет. К парадной двери вели гранитные ступени. Филиппинка в черно-белой форме провела меня вокруг дома к черному входу. Один садовник ставил подпорки к кусту белого жасмина, другой выпалывал сорняки вокруг магнолии. Они переговаривались друг с другом на каком-то незнакомом европейском языке, напоминавшем румынский. В глубине сада возвышалась деревянная беседка с длинным кленовым столом и стульями.

Иногда мне кажется, что существует целое поколение женщин, почти всегда одевающихся в черное (как Линда Доусон). Эйлин Уильямсон, видимо, была тоже из их числа. Она сидела за столом в длинной черной бархатной юбке и черной шелковой блузке. На груди виднелось серебряное распятие. Иссиня-черные волосы струились по спине, овальное лицо без косметики было бледным, голубые глаза светились. Белые руки лежали на стопке газет. Едва заметным жестом она указала мне на стул и, не говоря ни слова, пододвинула газеты.

Верхняя газетенка – бульварная – в статье «Богатство утопленного политика» сообщала, что «согласно источникам, близким полиции» рядом с телом Маклайама была найдена значительная сумма денег, завернутых в мешок для мусора. Автор статьи, не приводя никаких доказательств, говорил о том, что «это вполне могла быть взятка», и в результате репутация Маклайама как неподкупного советника, которому «не все равно», летела в тартарары. Следующая газета кричала о «наркозагадке мертвого политика». Она цитировала источник, «близкий к старшему полицейскому», и заявляла, что у Маклайама было достаточно героина в крови, чтобы произошла передозировка. Остальные газеты придерживались либо первой, либо второй версии. Подняв глаза на Эйлин, я почувствовал себя как на экзамене. Она посмотрела на меня в упор, будто строгая учительница, и твердо заговорила:

– Видите ли, я верила в него и до сих пор верю. Джозефа быстро затягивали всякие привычки, но слабым его нельзя было назвать. Когда я познакомилась с ним, его считали пьяницей и картежником, но он сумел победить эти страсти. Мы поженились, создали семью. По моему совету он пошел в политику. Мне было стыдно за его прошлое, но я гордилась его настоящим. Гордость перевешивала стыд.

Она нервно улыбнулась, будто извиняясь за гордость как за грех. А мне стало интересно, насколько были серьезными проблемы ее мужа и когда они возникли. Оказавшись под жестким контролем своих сильных жен, многие мужчины предаются тайным порокам, дабы доказать свою самостоятельность.