Не возжелай мне зла - Джулия Корбин Страница 30

— Я напишу заявление об уходе, — сказала я, пугаясь собственных слов.

— А толку? — строго спросил он. — Вы молодой и, смею сказать, перспективный врач. А врачам порой приходится учиться на собственном горьком опыте… Вам не повезло, да, и вы сделали глупость. Так не делайте еще одной.

— А как же мистер Стюарт? — Я сдвинулась чуть в сторону, прикрыв глаза от солнца ладонью. — Он знает, как это произошло?

— Мистер Стюарт знал, что его жена неизлечимо больна, и ни вы, ни я не могли тут ничем помочь.

— Да, но…

— Ваша ошибка заключалась в том, что вы поверили в безграничность собственных возможностей.

— Надо было попросить кого-нибудь помочь.

— Надо было, — согласился он. — Но у нас, к несчастью, не хватает персонала, так что удивляться нечему.

— Я понимаю, ничего уже не исправишь, но…

— Мы не боги, доктор Нотон. Мы не в силах исправить то, что исправить в принципе нельзя.

— Да, но будь я более добросовестна, по крайней мере…

— По крайней мере — что? Она бы воскресла, точно Иисус? И все возрадовались бы? — Он устало покачал головой. — У нее диагностировали рак. Конечно, никто не думал, что она умрет сегодня, но месяца через два в любой день можно было ждать развязки.

— Но я приблизила ее кончину. — Я сощурилась на солнце, глаза наполнились слезами. — Я убила ее.

— Вы тоже человек, доктор Нотон, и нет такого врача, который не совершал бы ошибок. Моим учителем был профессор Льюис Маркхэм. Слыхали о таком? — (Я кивнула.) — Так вот, однажды он сказал мне, что врач только тогда становится настоящим врачом, когда убьет пациента. Звучит, может быть, резковато, но, к несчастью, в этом есть значительная доля правды. — Он обернулся и поправил шторы, почти задернул, осталась лишь узкая щелочка, сквозь которую проникал тонкий солнечный лучик, прорезая пространство кабинета. — А сегодня и вы поняли, что способны совершать ошибки.

— Сэр, я…

— Это как в бейсболе, когда бросают крученый мяч. Он летит по непредсказуемой траектории, но отбить его надо, отбить и бежать. Если бы вы работали на государственной службе, учителем или адвокатом, у вас вряд ли получилось бы своими руками убить человека. Но в нашей профессии… — Он пожал плечами. — Это очень даже возможно. Каждый день мы рискуем навредить другому человеку, но чаще всего как-то избегаем этого. А видя сейчас на вашем лице такое раскаяние и муки совести, я не сомневаюсь, что благодаря этой ошибке из вас получится замечательный врач. — Он встал и проводил меня до двери. — С этого момента все, что вы делаете, вы должны делать чуточку лучше. Мистеру Стюарту вы ничего уже не вернете, зато в будущем не допустите ошибок. И в заботе о людях станете примером для подражания.

Я поблагодарила его за все и вышла. Итак, осознание того, что работу я не потеряю, нисколько не умаляло ужаса, который, словно раковая опухоль, терзал все мои внутренности. Когда я приехала домой, Фил обнял меня, повел на кухню, погладил мой раздувшийся живот.

— Как поживает моя вторая девочка?

— Или мальчик, — машинально ответила я.

Бросившись в кресло, я сильно стукнулась лодыжкой о ножку стола и уже не думала ни о чем, кроме боли, пронизавшей всю ногу до колена. Фил приготовил ужин, но ела я тоже машинально. Что-то похожее на курицу, абсолютно безвкусную. Минут пятнадцать говорил только он, но потом вдруг опомнился:

— С тобой все в порядке?

— Помнишь, я рассказывала тебе про пациентку, — сказала я, и перед глазами снова встали муки этого дня, сердце мое разрывалось на части. — Она умерла. — Я отодвинула тарелку, уронила голову на руки и разрыдалась. — Она умерла, Фил. Черт бы меня побрал, она умерла.

— Послушай, Лив, — крепко взял он меня за плечи и приподнял. — Ты очень устала, любовь моя. Пойдем в гостиную, там удобнее, тебе надо отдохнуть.

— Вовсе я не устала. То есть устала, конечно, но плачу я не из-за этого. Я плачу, потому что я плохой врач.

— Ты слишком совестлива, и в этом твоя беда.

— Но я же убила ее.

— Никого ты не убивала! — Он усадил меня в большое кресло, сам устроился рядышком. — Ты ведь неопытный врач! И не обязана отвечать за все, что происходит в отделении. Решения должны принимать ординатор и врач-консультант, они там для этого и сидят. — Он крепко обнял меня; обычно так тепло и уютно в его руках, но тогда мне было тесно. — Твоей вины здесь нет, любовь моя.

Я резко отстранилась:

— Нет есть! Господи, как я устала и… — Я задохнулась от злости. — Черт побери!

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Для врача это, конечно, неплохо, но тебе мешает. Надо учиться отсекать ненужные переживания.

— Фил, я серьезно. — Я схватила его за рубашку. — Выслушай меня, прошу.

— Посмотри, что я сегодня нашел! — весело сказал он, беря какой-то каталог с журнальной полки. — Я ходил в магазин, хотел посмотреть детские кроватки. Смотри, вот эта мне понравилась. — Он заглянул мне в глаза, чтобы убедиться: я вижу, что он показывает. — Ну, что скажешь?

— Скажу, что ты должен меня выслушать!

Я чуть не кричала, потому что эти картинки с детскими кроватками и счастливыми мамашами живо напомнили мне про Сэнди и ее ребенка, которого дома, если он вообще когда-нибудь попадет домой, поджидает детская комната, где будет все, кроме мамы.

— Она тоже ждала ребенка.

— Матрасик придется купить отдельно. — Он совсем не слушал меня. — И еще надо выбрать коляску. Ручку нужно будет подогнать по высоте, так удобней класть и доставать крошку, да и возить тоже.

А передо мной возникло лицо Сэнди, рассказывающей, как они с мужем выбирали коляску.

— Она все приготовила для своего ребеночка. Коляска у них была такая…

— Да ради бога, Лив!

Он рассердился, лоб его прорезала вертикальная морщина. Раньше я ее не замечала. Я подумала, что мы с ним стареем, если стали замечать на лице друг у друга каждую складку. А я лишила этого счастья Сэнди и ее мужа. Они любили друг друга, были друг для друга единственные, у них должен был родиться ребенок, которого они сотворили вместе.

— Ее звали Сэнди Стюарт. Мать умерла, а ребенка сунули в инкубатор. — Я сидела, раскачиваясь взад-вперед. — Если бы я была повнимательней… И зачем только убежала из кабинета, надо было сначала закончить с этикетками…

— Пойду наберу ванну. Тебе надо поскорее забыть об этом и думать только о нашем ребенке. — Он вздохнул и встал.

Пока он готовил ванну, я потихоньку выскользнула из дома и побежала к Лейле. Рассказала все, видела, как ужас метнулся в ее глазах и быстро исчез, она стала меня успокаивать. Лейла, как и Фил, старалась убедить меня, что я не совсем права, но Фил не хотел слушать, а Лейла села рядом на диван и выслушала не перебивая, от начала до конца и убежденно заявила, что во всем виновата не я, а руководство.