Превращение в зверя - Надежда и Николай Зорины Страница 30

— И вот, когда я совсем отчаялся, пришли вы, — закончил Юдин наконец свой ужасный рассказ и дружелюбно улыбнулся Андрею.

Того передернуло, но он взял себя в руки и, преодолевая отвращение, тоже улыбнулся.

— Очень хорошо, что вы мне все рассказали, — покривил душой Никитин. — Теперь мне многое стало ясно, — уже откровенно солгал он: ничего ясно ему не стало, кроме того, что Юдин не причастен к похищению, но это он и так понял, без всякого рассказа, сразу, как только вошел к нему. — Ваш шантажист и человек, угрожавший Елене, — почти наверняка одно и то же лицо, тут вы правы. Вот только роль его поняли неверно. Не шантажист он.

— Как это?

— Очень просто. Ему нечем было вас шантажировать.

— Как нечем? А записка?

— Не было никакой записки! Вы себе ее придумали. Во-первых, это полный бред, подобная записка. Отец, если бы понял, что вы знаете о его намерениях, как-то все-таки вам намекнул бы об этом при жизни. Во-вторых, если бы записка имела место быть, всплыла бы раньше, вскоре после его смерти, а не через четыре месяца. В-третьих, шантажист появился как раз тогда, когда появился поклонник Елены. Значит?… Значит, не записка его волновала, не ваш отец, а вы. Возможно, он просто хотел таким способом добиться, чтобы вы перестали следовать за Еленой и ее поклонником. Вы мешали, вот вас и пытались устранить.

— Чем же я мешал?

— Тем, что могли увидеть что-то, чего видеть были не должны. Вас просто отвлекали.

— Но ведь он, шантажист этот, знал про записку!

— Конечно знал! Узнал после того, как вы ему проговорились. Вы очень… доверчивы и…

непосредственны. Это неплохие качества, но именно их и используют разного рода мошенники и вообще нехорошие люди. Вы и мне сразу стали твердить о записке. Чего мне стоило, если бы я захотел, окольным путем — да что там окольным! — выведать подробнее, о чем идет речь, а потом использовать в своих интересах? Понятно, вас очень мучил этот вопрос, о записке не переставая думали, боялись ее. По существу, вы были совершенно готовы к приходу подобного шантажиста. Он увидел, что вы чего-то боитесь, потом понял, чего именно, навел небольшие справки — и все.

— Так вы считаете, что отец…

— Ну конечно! Напрасно мучились. Напрасно так плохо думали о вашем отце.

— Не знаю… — Юдин потер виски, будто у него резко заболела голова. — Не знаю. Если все так и есть… Не знаю. Но ведь шантажист хотел, чтобы я отравился! Зачем ему это было нужно, если не из мести. Да нет, он же показывал мне записку! Это был почерк отца.

— На секунду показал, именно для того, чтобы вы в этом убедились, и тут же спрятал. Все это было грубо сфабриковано, друг мой. А насчет вашего самоубийства — это же элементарно! Вы были нежелательным свидетелем, вас пытались отвлечь, но ничего не вышло: вы продолжали упорно таскаться… простите, следовать за своей возлюбленной, что еще оставалось?

Удивительно, как вас раньше не убили. И что потом не убили. Тут вообще много странного. Ну ладно! — Андрей поднялся. — Я над этим поразмыслю. И мой вам совет: ведите себя осторожней. Лучше всего завтра выходите на работу, живите обычной жизнью, на дверь поставьте надежный замок и не открывайте кому попало. А если что… — Андрей на секунду запнулся, не зная, правильно ли он делает, но все же решился и протянул Юдину свою визитку, — если что, звоните.

— Обязательно позвоню! — Юдин с каким-то жадным восторгом почти вырвал у него визитку. — Спасибо вам огромное! Теперь я спокоен. Вы найдете ее, у вас получится. — И бросился провожать Андрея к двери.

* * *

Странное место для встречи выбрала эта Страхова Валентина Петровна: фойе старого, какого-то полузаброшенного кинотеатра. Полумрак, жесткие, неудобные, ободранные кресла, воздух пропах плесенью. Темные личности, нечто среднее между бомжами и нищими жуликами, жмутся по углам и с недобрым, но боязливым любопытством на них посматривают. Звенит первый звонок — люди, словно с сожалением оглядываясь на них, медленно идут в зал. Теперь они остались одни.

— Теперь мы остались одни, Андрей Львович. — Валентина Петровна осторожно прикасается к его руке — по коже бегут мурашки. — Я должна вам все рассказать, но знайте, что это сугубая тайна.

— Я вас внимательно слушаю.

— Конечно! Ведь это в наших общих интересах. — Она берет его руку и крепко пожимает. Андрею становится не по себе, он потихоньку пытается руку выдернуть — ничего не получается, Страхова вцепилась мертвой хваткой.

— Пустите! — не выдерживает Андрей. — Зачем вы это делаете? — невольно повторяет он фразу Оли.

— Ах, Андрей Львович, не стоит обращать внимания. Это такие мелочи, а мне так спокойней. Если бы вы знали, что я пережила! — Она чуть ослабляет хватку, но держит цепко. — Итак, мы остановились на том, что Елена Кирюшина ничего общего не имеет с настоящей Еленой Кирюшиной. Не знаю, зачем ей понадобилось такое самозванство, но мне нужна та, подлинная. Видите ли, я скоро умру и хочу оставить ей наследство.

— А разве у вас есть что завещать? — Андрей с сомнением всматривается в Страхову.

— Да, да, вы правы, смотрите внимательней, может, поймете.

А ведь они похожи с Юдиным, осеняет его. Особенно в приглушенном свете.

— Догадались! — Страхова самодовольно улыбается, отпускает наконец его руку и кокетливым жестом поглаживает сиденье соседнего кресла. — Какой безобразный стул! — фальшиво-мрачно, словно кого-то передразнивая, восклицает она. — Вы ведь это подумали, да? А я специально именно здесь назначила встречу, чтобы вы так подумали и хоть что-то поняли. Я легко могу прочитать и остальные ваши мысли. Как здесь мрачно и грязно. Да? А еще: если бы он оказался убийцей, это его как-то оправдало. Разве нет?

— Нет. — Андрей с тоской озирается по сторонам. Раздается второй звонок. Только второй, не третий. Невозможно встать и уйти в зал от этой ужасной старухи.

— Но это не он! — торжествуя, заключает она. — Он — не убийца, а просто несчастный человек. Убийца не он. Убийца…

— Черт! — Андрей вскакивает. — При чем здесь убийца? Кирюшину похитили, совсем не обязательно, что…

— Только весь фокус, — Страхова тоже поднимается с кресла, — заключается в том, что Кирюшина — не Кирюшина. А что стало с той, настоящей, и ребенок может понять.

Третий звонок. Наконец-то! Можно спокойно уйти. Долгий, настойчивый третий звонок не разрешает, а требует, чтобы он немедленно уходил. Третий звонок…

Андрей сделал гигантский шаг, почти прыжок — и проснулся. А третий звонок все звенел и звенел: сны не сны, вспомнил он и проснулся окончательно. Просто третий звонок — не позывной к началу сеанса, а трель телефона, который он с ночи, когда ложились спать, поставил возле себя и накрыл подушкой, чтобы он не разбудил Сашу и Настю.

— Да? — Андрей снял трубку.

— Спишь? — издевательски рассмеялся Вениамин. — Я уже минут двадцать тебя добиваюсь.