Расчет пулей - Фридрих Незнанский Страница 30

Турецкий пожал плечами.

— Ловишь преступников? — продолжал бодро Арсений. — Не надоело?

Турецкий вздохнул:

— А что делать?

— Ты бы хороших ловил! — ответил Арсений. — И выставлял бы их напоказ: вот, мол, смотрите и учитесь. Гораздо больше было бы пользы.

— Думаю, что хорошие от такой показухи отказались бы.

Арсений лихорадочно забарабанил пальцами по подлокотнику. Любое несогласие приводило его в неистовство, но вид приятеля, который давил своим цветущим видом, заставлял Арсения сдерживаться.

— Ну, как живешь? — повторился он, лихорадочно блестя глазами. — Как Ирина?

— К родителям уехала. У нее же отпуск.

— Не ревнуешь ее больше?

Турецкий не сразу нашелся, что ответить.

Живо помнилось, как пять лет назад он получил подметное письмо с Ирининой работы, будто бы она сошлась с коллегой, профессором Гнесинского училища, и они запираются у него в классе после занятий… Письмо было злым и издевательским. Ирина плакала, Турецкий злился. Но отыскать подлеца-анонима так и не удалось.

Непонятно, откуда была известна та история Арсению.

— А это письмо моя Мавра сочиняла, — сказал вдруг Арсений, и глаза его ярче заблестели. — Не эта, а предыдущая. Черненькая смуглянка-молдаванка. С ней когда-то с самой учудили подобное, и она решила над тобой пошутить. Уж больно ты ей понравился.

— И ты об этом знал? — не веря своим ушам, спросил Турецкий, хотя уточнять это было совершенно не надо. — Как ты мог?

Он вспомнил, сколько слез и нервов стоил им с Ириной тот девятый вал, на котором они едва удержались. И как все просто разъяснилось. И хотя простота эта была ужасающей, Турецкий вдруг вместе с накатившей обидой почувствовал некоторое облегчение. Потом обида накатила вновь и уже не отпускала.

— Ты не придешь больше? — крикнул Арсений.

— Не знаю! — бросил Турецкий уходя.

Мать Арсения словно поджидала в передней и с готовностью открыла дверь. И в этом ее быстром движении Турецкому почудилась такая отчужденность этих людей, что он подивился своему долготерпению и подумал, что надо поскорее забыть дорогу в этот дом. Мать Арсения давно уже превратилась из пышущей здоровьем уверенной женщины в немощную старуху. Турецкий подумал, что они никого из прежних знакомых Арсения не видят в упор, что для нее и он и все остальные были такими же чужаками, как любой прохожий с улицы.

Он не видел затаенных слез на глазах, спекшейся в груди огненной, неостывающей раны. Только какое-то колебание испытал, когда старуха, быстро протянув маленькую кошачью лапку, тронула его за плечо.

— Не покидайте его! — прошептала она. — Приходите! Ему так трудно.

— Да, конечно! — бросил в ответ Турецкий. — Обязательно!

И все же настроение было крайне смурным. Покидая квартиру друга, теперь уже бывшего, Турецкий выглядел мрачнее тучи. Мысль о том, чтобы посетить новую знакомую, отпала сама собой. Нина Боярская… Банк «Эрмитаж», вспоминал он. Отчего-то банк «Эрмитаж» запал ему в память и был связан с какой-то новой информацией. Но все эти банки и сведения были пустяком в сравнении с тем, какой привлекательной показалась новая знакомая. Если уж женщина хороша, то в ней все прекрасно. Тугие бедра, красивые ноги, высокая грудь, девичья талия. Хотя для девицы ей уже многовато лет, а вот как женщина — еще молода и привлекательна, самый расцвет. Удивительные глаза, а главное, выражение доброты в них. У большинства в минуты интима появлялась настороженность, точно их хозяйка думала, как бы не уступить, как бы не продешевить. А взгляд у Нины был сама приветливость.

Однако думать о новом визите после посещения двухсотой квартиры не хотелось. Турецкий направился знакомой рощицей. Заметил недалеко от дома группу людей и среди них — одну прехорошенькую женщину.

Она оглянулась, и оказалось — Нина Боярская! Значит, нарочно вышла, чтобы подкараулить. Наверное, догадалась, что он не позвонит.

— А у меня стол накрыт, — сказала она с беспечным выражением. — И нас ждет.

Глаза ее сияли ожиданием и не готовы были принять отказа.

— Как будто праздник, — удивился он, входя в комнату с красиво накрытым столом.

Нина улыбнулась с лукавством:

— Вы осуждаете меня?

— За что же вас осуждать?

— Ну как… С ходу, как говорится, пригласила незнакомого мужчину. И, не надеясь на его звонок, даже вышла, чтобы встретить. Вон как много поводов для осуждения.

— У нас с вами были некоторые обстоятельства, которые многое объясняют, — напомнил он.

— Да, это так, — быстро согласилась она, скользнув взглядом по столу. — А все-таки мне надо было быть скромнее. Вы не находите?

— Я нахожу, что мне жутко повезло, — парировал Турецкий.

— А как мне вас называть? Александр Борисович? Или можно просто… Саша?

— Если я вам не кажусь чересчур старым, зовите по имени.

— Что вы, даже наоборот, — поспешила ответить она.

— Ну вот, бальзам на сердце, — шутливо сказал Турецкий, проведя ладонью по груди.

— Курите! Курите! У меня подруги всегда курят, — торопливо сказала Нина, заметив пачку сигарет у него в руках.

— Только подруги? — Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Чаще всего… — отозвалась она. — Не смотрите на меня так… Я не женщина-вамп. Давайте присядем. И я смогу наконец поднять тост за своего спасителя.

На столе были водка и непочатая бутылка кагора. Но Нина предпочла рюмку водки.

«Эта девушка не из робких», — подумал Турецкий, и в душе его прозвенел предупредительный сигнал. Он представил себе, сколько ухажеров посещают это уютное гнездышко. Тем более что хозяйкой здесь очаровательное существо. А в любовном мире, с его непредсказуемой экологией, наличие большого количества соперников не воодушевляло.

Нина положила Александру Борисовичу салат, осетрину горячего копчения, сыр и маслины.

Он шутливо поднял руки, защищаясь от обилия, но улыбка у него вышла не веселая, скорее настороженная.

Нина уже заметила, как погас его жадный ищущий взгляд, и мысленно попыталась разгадать причину.

«Если хочешь заинтересовать человека, прояви интерес к нему сама», — вспомнила она совет матери.

— Ну, как ваш друг? — спросила она, взглянув на гостя внимательнее. — Его уже несколько дней не вывозят к роще. Наверное, стало хуже? Может быть, можно чем-то помочь?

— Да, ему, видимо, хуже.

— Почему вы так думаете?

Турецкий помолчал.

— Есть некоторые моменты, — уклончиво ответил он.

Разговор об Арсении был ему неприятен. К тому же еще раз напомнил об издевательской откровенности. Если бы он знал, чего им с Ириной стоили сочиненные, наверняка при его участии, анонимные письма. Наверное, только стоя на краю могилы, можно решиться на такую откровенность.