Кот, который сорвал аплодисменты - Лилиан Джексон Браун Страница 30

— А как вафли у Тельмы?

— Отличные, но жирноваты. Тебе вряд ли понравились бы. А попугаи — прелесть, забавные и красоты неописуемой.

— В чём же была Тельма?

— В каком-то длинном жёлтом одеянии, обе руки увешаны браслетами — тоненькими такими, как золотые проволочки, — их на ней была уйма.

— Это индийские шумящие браслеты, — объяснила Полли. — Между прочим, я столкнулась сегодня в парикмахерской с Фран Броуди, и она сказала, будто Тельма решила, что носить ожерелья, браслеты и булавки с драгоценными камнями здесь не стоит, слишком уж много блеска. Поэтому она положила их в сейф в банке. А себе оставила только маленькие бриллиантовые запонки, солнечные очки в оправе с бриллиантами и вот эти индийские браслеты.

Квиллер хмыкнул в усы и подумал: «В банке ли эти драгоценности? Не на пути ли в Калифорнию? Не в карманах у грабителей?»

Он снова припомнил своё предположение — похитители требовали выкуп не деньгами, а драгоценностями. Что, если они следили за Тельмой, когда она переезжала сюда из Калифорнии? Неужели она отдала-таки им все свои сокровища, кроме запонок и шумящих браслетов? Посмотрим, какие на ней будут украшения, когда она поедет на могилу к отцу, ведь потом нам предстоит обедать в «Валуне».

Он помог Полли убрать с веранды обеденные приборы, и они занялись обдумыванием планов на завтрашний вечер. Решено было пообедать в таверне «Типси», а затем дома предаться прослушиванию какой-либо оперы. Полли склонялась к «Травиате».

— Квилл, а ты идёшь завтра на празднование дня рождения Гомера?

— Только в качестве наблюдателя, — ответил Квиллер.

Вот как описывает это событие в своём дневнике сам Квиллер:

19 апреля, суббота

Вестибюль «Уголка на Иттибиттивасси» был украшен разноцветными воздушными шарами и запружен толпой представителей городской и окружной администрации, а также прессы — местной и прибывшей из разных городов штата. Тут же присутствовал и Дерек Каттлбринк с гитарой. Остальным поздравляющим пришлось ждать за верёвочным ограждением. Глаза всех были устремлены на двери лифта.

Но вот они распахнулись, и в вестибюль выехал в инвалидном кресле, которое подталкивала сзади молодая жена юбиляру, сам Гомер. На одно ухо у него была лихо сдвинута золотая бумажная корона. Судя по выражению его морщинистого лица, толпа приглашённых, камеры и воздушные шары были задуманы не им. Прости нас, Гомер, но тот, кто становится общественным достоянием, лишается прав человека. Когда долго не смолкавшие аплодисменты наконец затихли, Дерек ударил по струнам гитары и чуть гнусаво затянул на мотив Джорджа Коэна «Наш старый флаг»:

Вот перед вами славный долгожитель —

Наш общий друг Гомер.

Вы на него внимательно взгляните:

Для нас он всех — пример.

Он бодр и свеж, как день Четвёртого июля!

Так, может быть, нас всё-таки надули?

Глушит он бренди до сих пор, в глазах огонь.

Он независимость сама, его не тронь!

Ему без года сотня лет,

Но он всегда вам даст совет.

Ещё один промчится год,

Его он с честью проведёт,

И мы сюда придём опять

Гомера поздравлять!

Нельзя сказать, что это мои лучшие лирические вирши, но в исполнении Дерека они прозвучали недурно. Когда аплодисменты достигли апогея, двери лифта отворились, кресло вкатилось в кабину, двери захлопнулись, и зелёный огонёк указал, что Гомер поднимается к себе наверх.