История безнравственности - Чингиз Абдуллаев Страница 30

– Простите, госпожа Молдобаева, вам не кажется, что на этой почве Зоя могла решить избавиться от своего мужа? – задал неожиданный вопрос Дронго.

– Вы не испанец? – удивилась Линара.

– Я эксперт по вопросам преступности, – пояснил он.

– Но я видела вас в отеле с молодой женщиной.

– Это моя жена. Хотя разница в возрасте у нас совсем не такая, как у Фигуровского с его молодой супругой, – улыбнулся Дронго.

– Я этого не говорила… Но я думала, что вы тоже отдыхающий.

– Правильно думали. Меня пригласили быть своеобразным консультантом.

– Однако вы хорошо говорите по-русски, – заметила Линара, – а я считала, что вы – итальянцы.

– Спасибо. Моя жена – итальянка. Вы можете ответить на мой вопрос?

– Конечно. Но у вас очень однобокий взгляд на проблему. Она никогда бы не пошла на такое преступление. Это абсолютно исключено. Без Фигуровского она ничего не сможет сделать. Ноль без палочки. Вы же с ней разговаривали. Это одноклеточное существо с приятной внешностью и неплохой фигурой.

«Женщины умеют давать уничтожающие оценки представительницам своего пола», – подумал Дронго и спросил:

– Вам не нравился этот мезальянс?

– Мне было все равно, – ответила Линара, – хотя, признаюсь, я с трудом выносила ее присутствие за нашим столом. Она слишком примитивно мыслит, чтобы отравить своего мужа, а потом управлять его капиталами. Все ее проблемы – хорошо провести время, купить новое украшение или дорогое платье.

– И тем не менее вы считаете, что мы должны исключить ее из числа подозреваемых?

– Безусловно. И главное – зачем ей идти на такое преступление? Михаил все равно исполнял все ее прихоти, задаривал различными драгоценными безделушками. Она не вылезала из дорогих бутиков, даже здесь, на отдыхе. Зоя из очень бедной семьи, она приехала в Москву из Воронежа, где жила с матерью в коммунальной квартире. Можете себе представить уровень нищеты, из которой она вылезла за счет своей внешности? Конечно, ей пришлось через многое пройти.

– Сомерсет Моэм считал, что страдания озлобляют человеческую душу, делая людей мизантропами, – заметил Дронго.

– Вы читали Моэма? – удивилась Линара. – Я не думала, что в наше время кто-то читает этого английского классика. Мне казалось, что его любит только Дастан. Поздравляю, у вас хороший вкус.

– Вернемся к Фигуровским, – предложил Дронго.

– Вернемся, – согласилась она. – Кстати, его вторая жена тоже была чем-то похожа на Зою. Но, конечно, не обладала такими развитыми инстинктами, как нынешняя. Чем моложе и красивее женщина, тем она бесцеремоннее и наглее. Но это мое личное мнение.

Дронго смотрел на это вогнутое лицо, на очки, скромный наряд и думал о несоответствии жизненных установок Линары Молдобаевой и Зои Фигуровской. Первая выросла в обеспеченной семье, вышла замуж за представителя своего круга, росла в достатке и богатстве, получив от отца акции крупной компании. Конечно, Линаре не повезло с первым мужем, но это было всего лишь последствием скоропалительного брака, который обычно заключается в восточных странах между представителями известных и обеспеченных семей. А вот Зоя пробивалась в жизни сама. И это был сложный путь с самого дна, откуда ей пришлось подниматься путем тысячи ухищрений и уловок. Даже страшно себе представить, какие тернии приходится преодолевать провинциальной девушке, попавшей в столицу с внешностью Зои. Ей просто очень повезло, что она не оказалась на панели или в приживалках у богатого «папика», а сумела все-таки вытащить себя из грязи и нищеты. Дронго был не совсем согласен с Линарой. Зоя, которая смогла устроить свою жизнь таким образом, как минимум заслуживала уважения.

– Что вы думаете о другой паре своих компаньонов? Кажется, ваш отец передал двадцать процентов акций Паруйру Торосяну? – уточнил он.

– Да, передал. Они тогда закупили большую партию товара, и компания должна была выплатить Торосяну около двух миллионов долларов. Но мой отец предложил выдать акциями. Только не двадцать процентов, а по десять. Десять дали мы, а десять – дал Фигуровский. Ведь до этого у отца было пятьдесят процентов и одна акция, а у Фигуровского соответственно – около пятидесяти, что всегда его очень раздражало. И тогда отец предложил взять третьего компаньона, которому они передавали двадцать процентов акций. В результате контрольного пакета не было ни у кого. А у нас с Михаилом Матвеевичем оставалось по сорок процентов акций, что устраивало прежде всего самого Фигуровского.

– Давайте больше говорить о ваших личных отношениях внутри группы, чем об этих акциях, – недовольно вмешался комиссар Аламейда. – Я все-таки хочу понять, какие они были. Например, с супругами Торосян.

– Прекрасные. Аида – очень тонкая, понимающая женщина. Она биолог по образованию, кандидат наук. Ее муж – достаточно знающий и умелый бизнесмен. Мы всегда очень дружили, иначе не приехали бы отдыхать все вместе.

Аламейда нахмурился, но не стал больше ничего уточнять. Лопес задал последний вопрос:

– Вы ничего не знаете о возможном завещании погибшего сеньора Фигуровского? Возможно, ваш отец что-то говорил об этом. Или вы сами слышали.

– Ничего. Разве в нормальном обществе принято задавать такие вопросы? По-моему, они глубоко личного плана, и никто не стал бы интересоваться у Михаила Матвеевича деталями его завещания. Это просто неэтично.

– У меня больше нет вопросов, – сказал Лопес. – Спасибо вам, сеньора Молдобаева, вы можете идти.

Она поднялась и вышла из комнаты. Аламейда посмотрел на Дронго:

– Вот и все наши свидетели, они же и подозреваемые. Что нам теперь делать?

– Не все, – ответил Дронго, – это еще не все.