Ведьма из яблоневого сада - Елена Арсеньева Страница 30

Помнится, когда-то у меня была старая книга, котораяназывалась «Les idйes sages», «Мудрые мысли». В ней, собственно, были собраныафоризмы, надерганные из различных произведений, начиная с времен античных.Много там имелось цитат из Шекспира, а я вообще люблю Шекспира, прославившегоинтригу, коварство, утонченную жестокость. Яго из «Отелло», Клавдий из«Гамлета» да и сам Гамлет – интриганы высшего полета. Клавдий к тому же –хитрейший из отравителей. А леди Макбет? А Ричард Третий каков? А Тит Андроник?Ох, с каким удовольствием я когда-то о них читала… но потом утомилась от картинвыдуманных – слишком много я повидала в жизни. Однако мне в душу отчего-тозапали две фразы Шекспира, приведенные в той книге: «Жизнь человеческая – этоткань из хороших и дурных ниток». И еще одна: «Когда о худшем слушать нехотите, оно на вас обрушится неслышно…»

Давно уже обветшала ткань моей жизни, а все же я не хочу,чтобы она внезапно порвалась – и я бы провалилась во тьму, в бездну, inprofundis, совершенно того не ожидая. Поэтому я предпочитаю заранеепредполагать худшее, чтобы оно не обрушилось на меня неслышно. Честно сказать,я какое-то время уговаривала себя, убеждала, что в русской девке на самом деленет ничего дурного, что она противна мне просто, как бывает женщина противнадругой женщине, порой совершенно необъяснимо. Но сегодня я поняла, чтопредчувствие не обмануло меня. Старое оружие не ржавеет, мое чутье непритупилось!

Когда Багарёр рассказал мне, о чем вела речь девка – здесьее зовут Элен, хотя на самом-то деле как-то по-другому, но на русских именахязык сломаешь, пусть уж будет Элен, – на аперитиве у Жоффрея, у меня поднялисьволосы дыбом. То есть они, полагаю, поднялись бы наверняка, не будь моя головауже пять лет лысой, как бильярдный шар, и не прячь я свою лысину под приличным,скромным париком.

Она завела разговор о фамилии Жерарди… Каким образом, чертпобери, русская могла узнать фамилию Николь?! Не могла же она в самом деленайти дневник?!

Я снова начала вспоминать то, о чем вспоминала уже не раз.Дневник был у Лазара. В тот вечер, перед тем как его арестовали, он много ккому заходил, в том числе к Брюнам. Прочищал там у них водосток. Неужели онспрятал дневник у Брюнов, да так, что Маргарет не заметила? Кстати, вчераБагарёр упоминал, что видел русскую девку, которая обрывала плющ надводостоком. Неужели дневник был там? Неужели Лазар спрятал его туда?

Нет, ерунда. От бумаги в водостоке ничего не осталось быдавным-давно. Скорей всего, Лазар мог припрятать его где-нибудь в доме, а Эленнечаянно нашла. Почему раньше не нашли хозяева? Да потому, что Маргарет быласлабей бабочки-однодневки, вечно чем-то болела, и в доме у нее царило настоящеезапустение. Сын ее как уехал учиться в Париж, так почти и не являлся в Мулян,жена его и дочь тоже не в восторге от деревенской жизни, я их здесь видела-тораз всего или два. Семья, которая у них дом снимает… все время забываю ихфамилию, ну, те, с которыми сюда приехала Элен… они тоже не станут затеватьособой уборки. Небось паутину еще обметают, а по углам не лазят. А вот Элен,получается, полезла и в одном из таких углов нашла драгоценную реликвию…

Думала я, значит, думала – и поняла, что нужно преодолетьсвой страх и пойти в дом Брюнов. Я могу сколько угодно отсиживаться в своихкомнатах, боясь призрака велосипедиста, но если кто-то еще найдет дневникНиколь, тогда я досижусь до того, что ко мне придут вполне живые люди, а непризраки, и предъявят мне обвинение в…

Словом, я пошла. И даже сама себе не верила – да неужели я,Селин Дюбоннез, решила выйти на улицу одна? Такого не случалось уже много-многолет! Но я шла, чувствуя себя нелепо, непривычно, дико. До дома Брюнов от меняпрежде было ровно пять минут. Вот именно, было! А сейчас я плелась и плеласьеле-еле, опираясь на свою палку, и мне казалось, что все так и таращатся вокно: старая Селин потащилась куда-то, смотрите! Оказывается, в Муляне столькобрехливых и глупых собак… Глупы точно так же, как их хозяева. Их лай так икатился вслед за мной по деревне, будто я цыган-вор, какие промышляли вБургундии десяток лет назад, а не обычная толстая, одутловатая, неуклюжаястаруха. Или собаки и впрямь чуют человечье нутро? Не зря говорят, что умаленького куста есть тень, и мою «тень» собаки видели получше людей.

Да тьфу на них, опять я пишу не о том!

Ну вот я наконец добралась до высокой террасы брюновскогодома, посмотрела на водосток и стены, аккуратно очищенные от плюща, пожалаплечами и взялась за щеколду калитки. Побрякала ею, и вот кружевная занавеска,которая загораживала распахнутую дверь, откинулась и на пороге появилась Марин.Еще одна русская на нашу голову. Тоже ногастая, глазастая, только вид гораздоскромней, чем у Элен. Посмотреть приятно, и причесана гладенько. А у той патлыпо сторонам торчат. Вежливая она девочка, Марин, ничего не могу сказать.Открыла мне калитку, помогла по ступенькам взобраться, даже не спросила, закаким чертом старая рухлядь припожаловала. Вообще ничего не спросила, априветливо усадила в кресло в салоне. Я его сразу узнала: как рассказывали, этобыло любимое кресло деда Маргарет, старого Брюна, он его в Дижоне купил году вдевятьсот десятом в подарок жене и в Мулян на телеге привез, потому что в тупору автомобилей, почитай, и не было. Привез, значит, в подарок жене, а сидел внем обычно сам, потому что кресло было чудесное – бархатное, цвета старогобордо… Теперь оно выцвело, конечно, а спинка потемнела. Нынешние же,молодые-то, антимакассаров не признают, им проще мебель заново обить, чемсалфетки под головы подкладывать! Но все равно мне было приятно сидеть в старомкресле старого Брюна. Оно помнило меня такой, какой я когда-то была. И Лазарапомнило, конечно, и даже, очень может быть, знало, куда Лазар спрятал дневникНиколь Жерарди, вот только говорить оно не умело и ничего не могло мнеподсказать, тут уж приходилось только на себя рассчитывать. Я сидела в кресле,пила холодный сок, который подала мне вежливая Марин, а глаза мои так и бегалипо салону.

Запустение, конечно! Сразу видно, что в доме не живут,только на лето его открывают. Трубу каминную совершенно точно лет двадцать нечистили – ну и не топили его столько же. Теперь же центральное отоплениекругом, хочешь – включил, хочешь – выключил. Камин в малом салоне был вообщезагроможден какими-то вещами, детскими игрушками, что ли, старый телефонныйаппарат громоздился на нем, очень старый, даже не в пластмассовом, а вэбонитовом корпусе…