Легкий как перышко - Зои Аарсен Страница 30

– Думаешь, этого хватит? – спросил он меня, и я кивнула.

– Где она? – уточнил Трей, глядя мимо меня на дом. Я поняла, что он предлагает сходить и принести Мокси, чтобы мне не пришлось это делать. Я не знала, знаком ли он с планировкой дома – но потом вспомнила, что все дома в нашем квартале являются практически копиями друг друга.

– Она на моей кровати, – удалось произнести мне, не расплакавшись.

Трей вошел в дом, а я стояла и смотрела в пустоту, погрузившись в оцепенение. День превращался в вечер, теплое солнце исчезало за горизонтом. Я почувствовала запах огня и предположила, что кто-то из соседей впервые этой осенью разжигает костер. Светлячки, наполнявшие двор всего пару вечеров назад, уже покинули его на зиму. Я с усилием проглотила комок в горле. Сама мысль, что Мокси не увидит следующего лета и не будет лаять на светлячков, заставила мое сердце сжаться от боли.

Трей вернулся пару минут спустя, легко неся тело Мокси, словно она ничего не весила. Я оценила нежность, с которой он положил ее в вырытую яму и расположил лапки так, чтобы она по-прежнему казалась спящей. Я была готова разразиться потоками слез – чувствуя при этом, что странно быть опустошенной смертью собаки больше, чем гибелью подруги. Мысль, что Мокси наконец не испытывает постоянной боли из-за артрита и, возможно, прямо сейчас вместе с Дженни смотрит на меня с небес, не помогала успокоиться.

– Я закопаю ее, – наконец сказал Трей, заметив, что я так и не пошевелилась с тех пор, как он вылез из ямы. Я поняла, что не могу заставить себя кинуть на нее землю. Я не уверена, что у меня хватило бы на все это сил, не будь здесь Трея, и не помоги мне его присутствие не окунуться в горе с головой. Я отвернулась и тихо плакала, пока Трей закапывал яму, бросая туда землю из маленькой горки.

– Теперь можешь посмотреть, – объявил он некоторое время спустя, когда над ямой уже образовался мягкий холмик земли.

Мы оба обернулись, услышав, как к дому подъезжает машина мамы и выключается двигатель. Она вышла из машины, все еще полная энергии после удачного учебного дня в кампусе, и помахала нам поверх забора.

– Эй, ребята, что вы там делаете? – спросила она, проходя через калитку на участок. Ее улыбка тотчас погасла, как только она увидела, что мы неловко стоим во дворе с лопатами, а за нами – холмик земли. – Что это?

– Мама, – начала было я, – это Мокси…

Мама подняла руку, чтобы остановить меня, уже понимая, что я собиралась сказать. Она опустила взгляд на землю, избегая смотреть на нас.

– Ладно, – резко сказала мама, словно не могла слушать продолжение. – Ладно.

– Ее уход был мирным, – выпалила ее, желая каким-то образом облегчить ее боль. Я знала: для мамы смерть Мокси означала, что у нее забрали одну из последних частичек Дженни, которые еще сохранялись. Мама шла домой, качая головой, и я подумала, что она сейчас уйдет в свою комнату и не появится до утра, как она иногда делала на второй неделе октября – в годовщину смерти Дженни.

– Хочешь побыть одна? – спросил Трей.

Я мгновение подумала об этом и решила, что совсем не хочу оставаться одна во дворе рядом с горкой земли. А еще я не хотела оставаться одна в доме и слушать плач мамы через стену.

– Нет, – ответила я.

– А прогуляться хочешь? – спросил он немного неловко, засовывая свободную руку в карман джинсов.

Я согласилась пройтись, и мы убрали лопаты в гаражи. Не желая заходить в дом, я схватила с крючка на стене возле двери немодный и тяжелый мамин кардиган; пару минут спустя мы с Треем встретились на лужайке перед домом.

Мы молча повернули налево в конце Марта-Роуд и пошли к одному из торговых центров. Это была одна из немногих дорог, ведущих от моего дома, вдоль всей длины которой можно было идти по тротуару. Большинство тротуаров в пределах города почти сразу же превращались просто в канавы, поэтому было довольно сложно спокойно по ним идти из-за опасения, что тебя вот-вот задавит несущаяся машина. Сухие, со сладковатым запахом листья хрустели под нашими ногами; нельзя было не заметить отсутствие стрекотания сверчков.

– Хотел спросить тебя, – произнес Трей, как только мы оказались в паре кварталов от дома. – Вечером в понедельник ты извинилась, что меня втянули во все это. Что ты имела в виду?

Слова Трея выдернули меня из оцепенения, вызванного смертью Мокси, и я попыталась вспомнить, что именно сказала ему на нашей террасе. Дала ли я ему повод думать, что смерть Оливии была случайностью?

– Ну, ты знаешь, я просто хотела сказать, что ты тоже попал в аварию, вот и все, – попыталась объяснить я, не желая думать о Вайолет в такое тяжелое время. Но потом вспомнила: Вайолет как-то упомянула Мокси. Она знала, что у меня есть собака. Безумие ли – считать, что она как-то виновата в смерти Мокси? Помимо артрита, у моей собаки в последние недели не было никаких проблем со здоровьем. Сама мысль, что Вайолет как-то связана со смертью Мокси, так разозлила меня, что я даже немного вспотела, несмотря на довольно прохладный вечер.

– Тогда это прозвучало совсем не так, – через мгновение возразил Трей. – Казалось, что ты что-то знаешь об аварии. И я испугался, понимаешь? Потому что прямо перед тем, как в нас врезался грузовик, Оливия сходила с ума в машине. Она все говорила: «Это прямо как в истории. Тебе нужно остановиться. В нас врежутся». Ты знаешь, о чем она говорила?

Я промолчала, не зная, подходящее ли сейчас время для откровений обо всем случившемся на вечеринке у Оливии. Меньше недели назад он чудом спасся после аварии, так что вряд ли он эмоционально готов услышать детали истории Вайолет.

Но Трей продолжил:

– Потому что мне действительно нужно знать. Это сводит меня с ума, МакКенна. Только об этом и думаю. О чем она говорила? Какая история? Откуда она знала, что в нас врежется грузовик? Она была так уверена, что в нас врежутся, что я боялся, как бы она не открыла пассажирскую дверь и не выпрыгнула. Она хотела, чтобы я остановился на обочине, но я плохо видел из-за сильного града. Поэтому она схватила руль, а потом все произошло слишком быстро.

Мы находились на длинной, окаймленной лесом дороге, предшествующей перекрестку с парой магазинов. Мимо проезжало очень мало машин. Уже почти стемнело, и вдоль дороги начали включаться немногочисленные фонари. Каким-то образом наступление ночи усложнило для меня задачу рассказать Трею правду. Словно если я сознаюсь ему в том, что мы сделали после наступления темноты, то навлеку на нас еще более страшные вещи. В темноте никто не может быть в безопасности.

– Ты понимаешь, о чем она говорила? – снова спросил Трей.

Я сделала глубокий вдох, понимая, что пути назад не будет, если после рассказа о событиях на вечеринке Оливии он решит, что я совсем спятила.

– Ладно, но все это прозвучит, как чистый бред. Это я признаю. Но в этом есть что-то такое странное, что между этими событиями должна быть связь. – Я осмелилась взглянуть на него: скептично ли он настроен? Однако Трей вроде был готов слушать дальше, и я продолжила: – На вечеринке в честь дня рождения Оливии две недели назад мы сидели допоздна и решили сыграть в игру.