Око Озириса - Ричард Остин Фримен Страница 3

– Вы сами приехали сюда. Он вас не приглашал, – холодно парировала мисс Беллингэм.

– Вот как?! – обиделся собеседник. – Я поступил так из великодушия, которое, к моему прискорбию, никто не оценил. Я старался сделать как лучше, но теперь умываю руки. Не надо провожать меня – я знаю дорогу. Прощайте!

Он покосился на меня, манерно поклонился девушке и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

– Извините нас за такой прием, – усмехнулась мисс Беллингэм. – Но вы – врач, вас, наверное, трудно чем-либо удивить. Пойдемте к пациенту. – Она открыла дверь, и я вошел в смежную комнату. – Вот новый посетитель, – сказала она кому-то. – Доктор…

– Барклей, – быстро добавил я. – Временно замещаю своего друга, доктора Бернарда.

Больной, симпатичной наружности мужчина лет пятидесяти пяти, сидел на постели, обложенный грудой подушек. Он протянул мне дрожащие пальцы, и мы обменялись слабым рукопожатием.

– Здравствуйте, сэр, – вяло произнес мистер Беллингэм. – Надеюсь, доктор Бернард в добром здравии?

– В общем, да, – уклончиво ответил я, – он отдыхает на Средиземном море. – Мы перебросились еще парой фраз, после чего я приступил к делу и спросил пациента: – Давно вы хвораете?

– Сегодня – тому ровно неделя, – сказал он. – Fons et origo mali ¹ – кабриолет, опрокинувший меня посреди улицы напротив здания суда. Виноват, конечно, я сам, но мне от этого не легче.

– Вы сильно ушиблись?

– Нет, но повредил колено и испытал общее потрясение. Я ведь уже стар для таких передряг.

– Это случается со многими людьми.

– Не спорю, но в двадцать лет перенести подобную неприятность гораздо легче, чем в пятьдесят пять. Впрочем, колено, кажется, заживает – вы сами убедитесь, что я двигаю им свободно. Гораздо хуже – мои нервы. Я зол и раздражителен, как черт, и по ночам не могу нормально спать.

Мне вновь бросилась в глаза его дрожащая рука, и я удивился: неужели он изрядно выпивает? Не похоже…

– Вы много курите? – тактично осведомился я.

Он хитро взглянул на меня и усмехнулся:

– Вам не отказать в деликатности, доктор. Нет, я мало курю. Я сразу заметил, что вы разглядываете мою руку. Да, она дрожит, ничего удивительного. И вы, врач, обязаны обратить на это внимание. Впрочем, такое состояние мне несвойственно, если я не взволнован. Но малейшее нервное возбуждение – и моя рука начинает трястись, как желе. А я только что имел неприятную беседу…

– По-моему, – вмешалась мисс Беллингэм, – теперь не только доктор Барклей, но и все соседи знают об этом.

Мистер Беллингэм сконфузился:

– Да, признаю, я дал волю своему темпераменту. Я слишком импульсивный старик, доктор, и, когда выйду из себя, веду себя подчас несдержанно.

– И чересчур громко, – добавила его дочь. – Доктор Барклей был вынужден заткнуть себе уши. – При этих словах девушка взглянула на меня, и какая-то искорка блеснула в ее грустных серых глазах.

– Мне жаль, дорогая, – примирительно произнес мистер Беллингэм, – обещаю: больше такое не повторится. Надеюсь, нашего сегодняшнего «гостя» мы видели в последний раз.

– Хочется в это верить, – покачала головой мисс Беллингэм. – Ладно, не буду вам мешать. Если понадоблюсь, я в соседней комнате.

– Кабриолет, – заговорил мистер Беллингэм, как только его дочь вышла, – стал последней каплей. Он довершил то, что уже давно готовилось. За последние два года я испытал кучу всяких бедствий. Но не собираюсь надоедать вам подробностями своих личных трудностей.

– Меня интересует лишь то, что имеет прямое отношение к состоянию вашего здоровья, если, конечно, вы не сочтете нужным о чем-либо умолчать, – ответил я.

– Умолчать! – усмехнулся он. – Да все больные только и рады болтать о своих недугах! Но нравится ли это врачам?

– Я всегда внимательно выслушиваю своих пациентов.

– Ладно, – кивнул мистер Беллингэм, – я кое-что расскажу вам. Однажды ночью, около двух лет назад, я отошел ко сну состоятельным джентльменом с прекрасными видами на будущее, а утром проснулся почти нищим. Как вам такая перемена? Тем более в моем возрасте?!

– Это неприятно в любом возрасте, – вставил я.

– В тот самый день, – продолжал он, – я потерял своего единственного брата, с которым был очень дружен. Он пропал неизвестно куда, да вы, вероятно, слышали: газетчики разнесли об этом по всему свету.

Он вдруг покраснел, и я внезапно все понял. Еще когда я входил в этот дом, в моей голове слабо звучала какая-то струна памяти, а рассказ пациента воскресил мои воспоминания о загадочном исчезновении Джона Беллингэма.

– Да, – подтвердил я, – припоминаю тот случай; о нем говорил на лекции наш преподаватель судебной медицины.

– Неужели? – удивился Беллингэм. – Что же он сказал?

– По его мнению, данный инцидент чреват многими юридическими осложнениями.

– Клянусь Юпитером, – приподнялся на своем ложе Беллингэм, – ваш наставник – пророк! Юридические осложнения? Да, их предостаточно! Но ручаюсь, даже ваш учитель не мог предвидеть, какой адский узел завяжется вокруг этого происшествия. Кстати, как зовут преподавателя?

– Доктор Джон Торндайк, – сообщил я с гордостью.

– Торндайк, – задумчиво повторил Беллингэм. – Я как будто слышал это имя. Ах да, о нем говорил мой друг мистер Марчмонт, юрист. Он упоминал Торндайка в связи с таинственным исчезновением некого Джеффри Блэкмора. Так вот, именно ваш учитель блестяще распутал это дело.

– Рискну предположить, что случай с вашим братом тоже заинтересовал мистера Торндайка, – заметил я.

– Не спорю, – последовал ответ, – но никто не вправе отнимать время у профессионала, а заплатить ему я не в состоянии. Кстати, я и вас, наверное, отвлекаю болтовней о своих проблемах.

– Не беспокойтесь, – заверил я его, – у меня сегодня мало визитов к пациентам, а ваше дело влечет меня еще со студенческой скамьи. Я покажусь слишком бестактным, если задам вопрос о характере юридических осложнений?

– Я мог бы поведать вам о них во всех подробностях, но тогда вам придется задержаться здесь до ночи, и домой вы вернетесь в полубезумном состоянии. К чему такие волнения? Сообщу вкратце: неприятности возникли в связи с завещанием Джона. Во-первых, оно не подлежит исполнению, поскольку факт смерти завещателя не доказан; во-вторых, даже если бы документ и утвердили, то все имущество моего брата перешло бы к людям, которых он вовсе не стремился облагодетельствовать. Я пришел к выводу, что завещание – дьявольски нелепый документ, составленный извращенно изобретательным упрямцем. Вот и все. Так вы осмотрите мне колено?

Мистер Беллингэм так сильно встревожился, повествуя о своем деле, что в конце перешел едва ли не на крик; лицо его покраснело, руки задрожали. Я поспешил прервать беседу, осмотрел колено, которое и вправду выглядело почти здоровым, выписал необходимые рецепты и стал прощаться.