Очищение убийством - Питер Тримейн Страница 3

Хриплые протестующие вопли заставили настоятельницу оторвать взгляд от иллюминированного пергамента, лежащего перед ней на столе. Она подняла голову и раздраженно нахмурилась — ее посмели побеспокоить.

Ее келью — сумрачный покой, вымощенный каменными плитами — освещали стоящие вдоль высоких стен сальные свечи в бронзовых подсвечниках. На дворе день в самом разгаре, но одно-единственное высокое окно пропускает слишком мало света. В покое холодно и мрачно, несмотря на разноцветные шпалеры, покрывающие унылую каменную кладку. Огонь же, тлеющий в большом очаге у дальней стены, дает слишком мало тепла.

Некоторое время настоятельница сидела не двигаясь и хмуря брови, отчего ее высоколобое лицо с тонкими и острыми чертами пошло глубокими морщинами. Темные глаза, в которых почти невозможно было различить зрачки, сердито блестели. Она слегка склонила голову набок, прислушиваясь к крикам. Потом развязала свой богато затканный шерстяной плащ, накинутый на плечи, и рука ее мгновенно скользнула к изукрашенному золотому распятию, висящему у нее на шее на низке мелких бусин из слоновой кости. По ее одежде и украшениям сразу можно было сказать, что она женщина состоятельная и занимает свою должность по праву.

Крики за деревянной дверью кельи не смолкали, и она встала, подавив раздраженный вздох. Несмотря на обычный рост, властная манера держаться придавала ей величественный вид, а нынешнее негодование еще усиливало это впечатление.

В дубовую дверь резко постучали, и она распахнулась почти тотчас же — прежде чем настоятельница успела ответить.

На пороге стояла женщина в домотканой рясе ордена, явно очень взволнованная.

Позади нее человек в одежде нищего вырывался из рук двух дюжих братьев. Сестра же, судя по всему — по румянцу на лице, по тому, как она безуспешно пыталась найти и произнести хоть слово, — пребывала в полнейшей растерянности.

— Что это значит? — мягко проговорила настоятельница, однако в голосе ее слышалась сталь.

— Мать настоятельница, — начала сестра, но прежде чем она успела докончить фразу, нищий вновь бессвязно завопил.

— Ну же, отвечай! — потеряла терпение настоятельница. — Что означает сие возмутительное вторжение?

— Мать настоятельница, этот нищий требовал встречи с тобой, а когда мы попытались отогнать его от монастыря, он начал кричать и напал на братьев, — выпалила наконец монахиня.

Настоятельница сурово поджала губы.

— Выведите его вперед, — приказала она.

Монахиня обернулась и жестом велела братьям вывести нищего вперед. Тот перестал вырываться.

Он был тощ настолько, что походил скорее на скелет, чем на человека из плоти. Глаза серые, почти бесцветные, а на голове — копна грязных каштановых волос. Желтая кожа, плотно обтягивающая костлявое тело, напоминала пергамент. Вместо одежды — лохмотья. И совершенно ясно, что человек этот — чужак в королевстве Нортумбрия.

— В чем дело? — осведомилась настоятельница, с отвращением рассматривая его. — Чего ради ты поднял такой шум в этом доме размышлений?

— Дело? — медленно повторил нищий. И заговорил на другом языке, разразившись потоком звуков, столь отрывистых и быстрых, что настоятельница, наклонив голову, слегка подалась вперед, чтобы уследить за ними.

«Ты говоришь на моем языке, на языке детей Эрина?» — мысленно перевела настоятельница и кивнула в ответ. Что ж — вот уже тридцать лет как христианскую проповедь, знания и грамотность в королевство Нортумбрия несут ирландские монахи со святого острова Ионы.

— Я неплохо говорю на твоем языке, — призналась она.

Нищий замолчал и несколько раз подряд мотнул головой вверх-вниз в знак согласия.

— Ты — настоятельница Хильда из Стренескалька?

Настоятельница нетерпеливо пошевелилась.

— Я Хильда.

— Тогда слушай меня, Хильда из Стренескалька! В воздухе смерть. Кровь прольется в Стренескальке прежде, чем пройдет эта неделя.

Настоятельница Хильда удивленно уставилась на нищего. Ей понадобилось какое-то время, чтобы оправиться от потрясения, вызванного его словами, сказанными невозмутимым, даже небрежным тоном. Возбуждение покинуло его. Он стоял спокойно, глядя на нее глазами цвета пасмурного зимнего неба, каким оно бывает в сырую погоду.

— Кто ты? — осведомилась она, придя в себя. — И как ты смеешь пророчествовать в этом доме Божием?

Тонкие губы нищего скривились в улыбке.

— Я Канна, сын Канны, и я увидел все это в ночном небе. Скоро в этот монастырь нагрянет множество великих и ученых, из Ирландии на западе, Дал Риада с севера, Кентербери с юга и Рима с востока. Они явятся сюда, чтобы обсудить достоинства каждого из путей к постижению Единого Истинного Бога.