Древний инстинкт - Анна Данилова Страница 3

– Вы хотите увидеть его? – догадалась Лена.

– Я хочу снять у вас комнату. Хотя бы на время. За любые деньги. Могу даже убирать квартиру, но только разрешите мне пожить здесь, понаблюдать за его окнами. Понимаете, я могла бы придумать какую-нибудь более серьезную причину, заставившую меня снять у вас комнату, но не вижу в этом смысла. Разве что вы тоже в него влюблены… Тогда я буду выглядеть полной идиоткой…

– Нет, я не влюблена в Собакина, – Лена решила все-таки озвучить святую для девушки фамилию. – Что касается комнаты, то мне надо подумать, а пока проходите и согрейтесь. Вы же можете заболеть. Как вас зовут?

– Ольга. – Она кивнула головой, соглашаясь с Леной. – Да, конечно, вам обязательно надо подумать, а вот что делать мне? Дома я снова буду искать пятый угол. Хотя, нет, домой я, конечно, все равно не пойду, вот так и буду стоять возле дома и смотреть на его окна. Если вы когда-нибудь любили, то поймете меня и мне не придется объяснять вам все то, что я испытываю сейчас. Не могу сказать, что я мазохистка, я довольно эгоистичный человек и не люблю боль в любом ее виде, даже если причиняю ее себе сама, неосознанно, но в какой-то мере все равно иду на эти мучения – вы не поверите, но мне нравится даже мокнуть под дождем, глядя на его дом, на крыльцо подъезда в ожидании, когда же наконец появится он сам.

– Ольга, я не могу вам ничего обещать, поскольку мне необходимо подумать прежде, чем я дам вам ответ, но пока что вы можете побыть у меня. Даже переночевать. А если вы продолжите свое бдение у него под окнами, то подхватите воспаление легких. Вам придется лечь в больницу, и уж тогда вы точно долго его не увидите. Подумайте о себе, побудьте эгоисткой и сейчас, в самое трудное для вас время…

Она произносила обычные слова, дежурные фразы и ловила себя на том, что в какой-то мере презирает эту девушку. Но вот почему – объяснить не могла бы даже себе. А ведь она тоже любила. Любила Дмитрия Бессонова и готова была простоять под дождем сколько угодно, только бы увидеть его. Но «готова простоять» и простоять на самом деле – две большие разницы. Она никогда не страдала подобным мазохизмом и считала, что женщины, способные унижаться, стелясь под ноги мужчин пусть даже мысленно, недостойны уважения. Это слабые женщины. Дойти до такого, чтобы стучаться в чужую жизнь с просьбой пожить в ней, лишь бы иметь возможность изредка видеть свою пассию, – это уже слишком… Но не зря же говорят, что любовь – болезнь. Она еще выздоровеет, эта девчонка, этот мокрый воробей, эта ненормальная с расширенными зрачками и невидящим взглядом. Время все лечит.

Лена заставила ее погреться в горячей ванне, дала ей сухую одежду, фен, теплые носки и усадила на кухне пить чай. Втолковывала ей, что Собакин женат, что, несмотря на свои похождения, все равно любит жену и что шансов вырвать его из крепкой, как ни странно, семьи нет. Говорила и понимала, что это всего лишь слова, звуки и что Оля, слушая ее, думает о мужчине, который соблазнил и бросил ее… Подцепил ее, скорее всего, где-нибудь на презентации или просто на улице, пригласил прокатиться на своем роскошном «мерсе», а потом, как водится, покорив ее своей непосредственностью и привлекательной грубостью, заставил поверить в то, что он ее любит и что жизнь его без нее уже невозможна… Сколько девчонок уже попалось в неловко и оттого надежно расставленные сети его мужского обаяния! Сколько же сладких, ласковых слов успел нашептать он этой девочке, чтобы у нее так снесло крышу? И сколько понадобилось дней, чтобы она сошла с ума, когда поняла, что ее бросили? Три дня? Неделю? Ай да Собакин, ай да сукин сын!

– Он не любит свою жену, он сам говорил мне о том, что она вечно беременна, что постоянно болеет и что он вообще никогда ее не любил!

– А ты бы хотела, чтобы он сказал тебе, что любит ее без памяти, что счастлив с ней, что она рожает ему детей и что его жизнь без этой женщины потеряла бы всякий смысл? Нет, Олечка, мужья, поливающие своих жен грязью или просто отзывающиеся о них дурно, – сами дурные, непорядочные мужчины. И ты, когда крыша твоя вернется на место, когда станешь объективно воспринимать окружающее, сама посмеешься над своим легковерием. Мужчина, женатый и любящий свою семью, просто не сможет сказать о жене плохо, особенно о ее болезни. Если же он так легко говорит о ее беременностях, то подумай сама, каков он изнутри…

Она говорила это Оле, понимая, что все впустую. Вот она сидит перед ней, обнимая ладонями горячую чашку, но мыслями – со своим возлюбленным, тело ее все еще млеет в горячих объятиях Собакина. Бедная девочка!

Прошло совсем мало времени, ровно столько, чтобы согреть Олю, накормить и напоить, а мысли, нехорошие, опасливые и даже в некотором роде трусливые, полезли в голову. Оля слишком возбуждена, нервна, чтобы ее надолго можно было оставлять одну. А что, если она вздумает вскрыть себе вены или повеситься, что тогда будет с ней, с Леной? Да и про Дмитрия она как-то не подумала. Где они станут с ним встречаться? У него, это понятное дело, но вдруг он захочет зайти к ней, что тогда? Как она объяснит ему, что у нее в квартире живет посторонний человек, девушка, по уши влюбленная в Собакина и целыми днями следящая с помощью бинокля за его окнами? Может, посоветоваться с ним, послушать, что скажет он? Хотя он же мужчина, он все равно не поймет. Больше того, если догадается, что Лена согласилась приютить девчонку из чувства женской солидарности, из желания помочь ей, потому как сама женщина и понимает Олю, то тем более выйдет нехорошо. Он не должен ничего знать о том, как слабы бывают женщины и как легко ими манипулировать. Инстинкт самосохранения и желание как можно дольше держать своего мужчину в неведении относительно женской слабости привели Лену к мысли, что совершенно не обязательно говорить ему правду. Олю можно представить ему как дальнюю родственницу, приехавшую к ней из деревни, чтобы попытаться найти здесь работу и снять недорогую квартиру. Это будет выглядеть безобидно, нормально и даже гуманно. Вот только надо будет предупредить об этом Олю.

– Хорошо, я разрешу тебе пожить у меня самое большее неделю. Но при условии, что ты не собираешься глотать таблетки или вешаться, ты поняла меня? Понятное дело, что пасти тебя я не смогу, я же работаю. Ты, в свою очередь, должна будешь постоянно спрашивать себя, а правильно ли ты делаешь, находясь у меня и потихоньку сходя с ума по человеку, который тебя недостоин, поняла?

– Так вы разрешите мне пожить у вас? – Глаза Оли, и без того красные от слез, снова наполнились влагой. Она, казалось, могла плакать беспрестанно, настолько сильно были расшатаны ее нервы. – Назовите любую сумму…

– Миллионерша нашлась, – усмехнулась Лена. – Пару раз за неделю пропылесосишь – вот и вся плата. Я разрешаю тебе пожить у меня исключительно из жалости к тебе и понимания. Хотя, согласись, я и сама демонстрирую тебе полное отсутствие главных житейских принципов – впускаю в дом постороннего человека.

– Я могу показать паспорт.

– А вот это будет нелишним. Покажи.

Оля с готовностью достала из сумочки паспорт и протянула его Лене.

– «Ольга Николаевна Нечаева, 1985 года рождения», а вот и адрес… Да уж, далековато от Собакина ты живешь…