Зло вчерашнего дня - Нина Стожкова Страница 3

Не успела Лина отойти от дома, как рядом промчался видавший виды жигуленок, щедро обдав ее жирной подмосковной грязью.

— Эй, шеф, нельзя ли аккуратнее! — крикнула Лина, с досадой разглядывая пятна на белых брюках.

Из окна выглянула небритая, довольно-таки неприветливая мужская физиономия. Мешки под глазами, всклокоченные волосы — вот он, деревенский поклонник Бахуса во всей красе. И как только наглости хватило в таком виде сесть за руль!

«Про таких-то субчиков и снимает передачу „Дорожный патруль“, — с досадой подумала Лина, — хорошо еще, что на этих колдобинах не разгонишься, а то сбил бы и не вздрогнул. Или удрал бы, не оказав помощи».

— Безобразие! Облил грязью и даже не извинился! — продолжала она кипятиться.

— Облил грязью! Да я чуть в столб не врезался, когда вы из кустов выскочили! Гуляли бы лучше, мадам, по дорожкам барской усадьбы, зачем кидаться под мою раздолбанную машину? — набросился на нее водила. Его голос неожиданно показался Лине приятным — иногда встречаются и среди пьяниц такие «мужчинские мужчины» с отрицательным обаянием — вроде мужественных героев Бельмондо или Депардье.

«Да что это я! — очнулась Лина. — Сравнить это чудовище с брутальными французами! Да он, кроме футбола, по телику ничего не смотрит, а уж актеров французских точно не знает».

Вслух она сказала:

— Не очень-то вы вежливы с дамой.

— Отработай, дорогуша, как я, две смены, тогда будешь морали читать, — не унимался незнакомец, хамовато переходя на «ты».

«Да с кем это я тут спорю! С деревенским пьяницей! С маргиналом!» — опомнилась Лина.

Она резко развернулась посреди дороги и быстро пошла обратно.

«Зачем с алкашом связываться? Все равно что читать мораль девушке легкого поведения. Ну и ну! Вот и прогулялась… „Куда бежишь, тропинка милая, куда с собой меня зовешь?“ Да он по-своему прав, этот Спиноза! И впрямь лучше сидеть за высоким забором на даче у Викентия и не рыпаться. Там хоть никто не нахамит. А этому озлобленному гастарбайтеру только дай поскандалить, — подумала она с неприязнью. — Небось с похмелья еле пилит на своей разбитой тачке, хозяин опять с зарплатой кинул, трубы горят, подлечиться не на что, вот и хамит. Еще, чего доброго, подаст назад, выскочит из машины и огреет по темечку монтировкой».

Чувство самосохранения пересилило гнев. Да и жалко ей вдруг стало этого незадачливого «гостя Московской области». В любом случае ему хуже сейчас, чем ей. Лина, в душе презирая себя за интеллигентское добросердечие, резко остановилась, затем сделала несколько шагов обратно. А потом и вовсе широко, как в рекламе зубной пасты, улыбнулась и сказала как можно приветливей:

— Эй, господин! То есть товарищ! Нате, возьмите на поправку.

Она достала мятую сотню, которую случайно нащупала в кармане брюк, и как можно ласковее, стараясь не снимать с лица «американскую» улыбку, протянула купюру незнакомцу.

— Да вы, мадам, там у себя, в домике на горке, совсем от жизни оторвались, — неожиданно расхохотался мужчина, — за такую денежку нынче и сок-то не всякий купишь! Спросили бы у прислуги, если цен не знаете. Оставьте, мадам, вашу бумажку себе на шоколадку, а еще лучше — яблочек на станции купите, а то вы бледная какая-то. Гемоглобина, похоже, в крови мало. Это я вам как врач говорю.

Он резко газанул и, подняв столб пыли, покатил по деревне.

Лина застыла посередине дороги, как в игре «замри». Она кипела от гнева. «Врач»! Еще бы сказал «профессор»! Врун и пьяница! Эти заезжие гастарбайтеры слишком многое себе позволяют! Сотни ему, видите ли, мало! Зажрался! «Бледная!» Зато глаза не красные, как у некоторых. Правильно в женских журналах пишут, приличных мужчин пора заносить в Красную книгу. Зато остальных — как бездомных собак в Москве. Стоит зазеваться, как такой «врач» привяжется. Все они, пока тут работают, мечтают поселиться у временной «женушки». Жить на всем готовом, а семье деньги посылать. Таких в каждой подмосковной деревне сейчас больше, чем местных жителей.

Лина едва не заплакала. И настроение, и белые брюки были безнадежно испорчены. Постояв секунду посреди дороги, она, словно очнувшись, повернула назад, в «барскую усадьбу». Пить чай с тортом, толстеть и утешаться. Не зря пишут, что сладкое для женщин — мощный антидепрессант. Вроде водки для мужчин… А может, потом стоит сесть за компьютер и описать эту встречу? Сочинительство обычно примиряет с жизненными неприятностями не хуже валерьянки. И Лина, развеселившись от этой мысли, прибавила шаг…

День прошел в необременительных дачных хлопотах. Серафима стремительно становилась в доме своей, к вечеру все дачники обращались к ней дружелюбно-насмешливо, словно она жила здесь всегда. Даже Викентий Модестович неожиданно для всех сократил по отношению к Серафиме дистанцию, которую обычно держал с малознакомыми людьми. И внезапно попросил толковую девушку помочь привести в порядок мемуары, которые писались патриархом уже не первый год. Вскоре Викентий и Серафима устроились в беседке работать над рукописью.

Ночь опускалась на землю по-летнему неторопливо, роскошно, словно в большом концертном зале медленно гасили свет. Солнце степенно, как Викентий Модестович в кресло, садилось за лес, над которым самолеты разрезали багровые облака. Люся и Лина оторвались от домашних дел, чтобы полюбоваться сельским пейзажем в багровых тонах.

— Если бы не аэропорт, мы бы здесь оглохли от тишины, — виновато улыбнулась Люся, словно лично разрешала взлет воздушным лайнерам в Домодедове. — Представляешь, по нашей улице вообще никто ночью не ездит и не ходит. Разве что бродячая собака залает за забором. А наши собственные мохнатые сторожа в ответ даже ухом не поведут. Более спокойную жизнь трудно себе представить. Особенно в наше время. Иногда я даже скучаю без городской суеты и прошу Дениса свозить меня в круглосуточный магазин. Или на концерт в Москву. Из-за его сумасшедшей работы успеваем лишь на концерты для полуночников. К счастью, у нас теперь есть и такие, в десять вечера начинаются. В общем, стараюсь окончательно не одичать здесь «на хуторе» и не отвыкнуть от людей.

— Ну, скучать в такой большой семье — все равно что плакать в цирке, — заявила Ангелина. — Тут у тебя круглые сутки драмтеатр. — Она скосила глаза на Викентия Модестовича и Серафиму. — И балет. — Ангелина подняла голову.

На балконе второго этажа Катерина, упакованная в ярко-красные лосины и короткую майку, открывавшую плоский живот с колечком в пупке, делала серьезную гимнастическую разминку.

— И опера, — продолжала она. Из дома послышалось не очень трезвое, слегка фальшивое пение Гарика, Люсиного брата.

— Да, ты права. В этом доме сошлись все жанры. И я счастлива. Никогда не смогла бы жить, как ты, одна в городской квартире, — вздохнула Люся со счастливой улыбкой женщины, которая достигла всего, о чем мечтала. И Лина тоже вздохнула — о своей нескладной, но такой привычной, теплой и уютной, как любимая, хоть и поношенная, кофта, жизни, которую она ни за что не променяет на чужую, пусть даже самую красивую и комфортную.