Смерть наяву - Марина Серова Страница 3

Ну ладно, черт с ним, неделя так неделя. Но как быть со словечком «неотлучно»?

Скажем, захотелось звезде-инкогнито немного поразвлечься и проинспектировать здешних дорогих проституток. Звонит он в салон и заказывает девочку.

Ваши действия, бодигард?

Обыскивать по полной программе пищащее на пороге создание?

Тщательно наблюдать за актом и предотвращать любые действия, которые могут нанести ущерб моему клиенту? Держать все под контролем?

А как насчет посещения туалета? Ведь там тоже может скрываться маньяк-поклонник или поклонница!

Впрочем, пора бы и прекратить этот бессмысленный спор с отсутствующим оппонентом — ведь Симон Аронович давно уже положил трубку, а твой кофе, Женя, начал остывать. Выпей его одним глотком, свари себе вторую порцию и закури новую сигарету.

Помещение, в котором предположительно будет уединяться твой объект, можно заранее проверить и подождать у дверей. А насчет словца «неотлучно» — спросите лучше у самого Голицына.

Держу пари на свой гонорар, что он первый же взвоет от моей «неотлучности» и взмолится о пощаде: «Дайте же мне побыть одному!»

И я дам. Но на самом деле буду рядом — в миллиметре от объекта, но так, чтобы не докучать ему своим присутствием. В этом и заключается один из секретов нашей сложной профессии.

Кстати, о гонораре.

Пятьсот долларов в день — на такой сумме мы остановились с Костяковым.

Вроде не много и не мало, в самый раз. Правда, Симон Аронович сначала решил поторговаться — ведь я заломила сумму в два раза большую.

Если ты говоришь, что твой клиент — суперзвезда, то и гонорары его бодигарду должны быть вполне соответствующими, не правда ли?

Костяков тяжело вздохнул и честно сказал мне, что если бы речь шла хотя бы об Андрее Губине или о ком-нибудь из «нанайцев», то проблем бы не возникло. Но вот за Голицына он столько платить не будет.

В общем, Костяков сначала набивал цену своему протеже, а потом, когда речь зашла о живых деньгах, был вынужден ее снижать.

Короче, сторговались.

Завтра утром я должна встретить самолет с Роальдом и препроводить Голицына в дом его родителей, где тот собирался оставаться до вечера.

Жить кинозвезда-телеведущий намеревался в гостинице. И как уж он тут собирался соблюсти свое инкогнито, я не представляла.

Что ж, будем работать…

* * *

Для начала я позвонила своим приятелям в пункт кинопроката и заказала два фильма с участием Голицына — «Крутая разборка» и «Печальные глаза осени», оба конца восьмидесятых годов.

Ребята из видеопроката не скрывали своего удивления моим заказом и даже поинтересовались, все ли у меня в порядке и не попала ли я в катастрофу, результатом которой могло бы стать сотрясение мозга.

Дело в том, что обычно я смотрю одну за другой голливудские новинки, предпочитая профессионально сделанное массовое кино.

Всю классику я уже пересмотрела не по одному разу, и у меня на полке есть «полные собрания» и Висконти, и Фасбиндера. Их я довольно регулярно освежаю в памяти, но основная пища для моих глаз — кино сугубо американское и европейское. В последнее время, впрочем, сюда можно приплюсовать Тайвань и Китай.

Русско-советское кино всегда ограничивалось для меня Тарковским, Муратовой, Сокуровым и еще пятью-шестью именами. Остальное же смотрелось, когда ничего другого под рукой просто не было.

— С головой, господа, у меня все в порядке, — напустив на себя изрядную строгость, ответила я в трубку. — Оставьте ваши дурацкие шуточки при себе и, если не хотите лишиться постоянного клиента, извольте привезти мне на дом заказанные кассеты сегодня же вечером.

Передо мной столь же церемонно извинились, объяснив свою гипотезу относительно моей съехавшей крыши тем фактом, что и «Крутая разборка», и «Печальные глаза осени» за прошедшие два месяца побывали на телеэкране целых восемь раз по разным каналам.

Как ни странно, «Крутая разборка» оказалась заурядной мелодрамой, а «Печальные глаза осени» боевиком по-русски, хотя, судя по названиям, должно быть наоборот. Но Бог им судья.

Да-да, теперь я окончательно вспомнила Голицына: ей-ей Сталлоне! Так же печально смотрит в камеру и несет какую-то хренотень. Весьма физически развит, мог бы сорвать какой-нибудь приз на соревнованиях культуристов. И так же, как Сталлоне, актер никакой.

«Но зато какие глаза!» — парировала это утверждение одна моя знакомая. Что ж, с таким аргументом не поспоришь.

Хотя, мне кажется, что печаль в этих глазах и не ночевала — и у Сталлоне, и у Голицына. Просто тип лица такой от рождения.

У меня был один приятель со столь зверской рожей, что его обходили за версту. А ведь добрейший был человек! Так что про глаза — не надо ля-ля.

Позевывая, я досмотрела до конца оба фильма. Который боевик — туда-сюда, который мелодрама — редкостный отврат. Уж и не знаю, зачем на такое деньги выделяют. Впрочем, если выделяют, значит, так нужно — наверняка там свои ходы-выходы, неведомые простым смертным.

Сюжеты обоих фильмов были донельзя схожими. В первом — «Крутая разборка» — Голицын исполнял роль телохранителя, влюбленного в богатую миллионершу, которая периодически отвечала ему взаимностью то на фоне Останкинской телебашни, то возле другой башни — Эйфелевой. В конце концов, муж героини убивает обоих где-то возле Пизанской башни: влюбленные пытались скрыться в Италии. Башни, видимо, предполагали собой фаллическую символику, а сценарий — как можно больше заграничной натуры, чтобы съемочная группа могла вдоволь покататься по миру.

Во втором фильме — насчет печальных глаз осени — Голицын играл супермена-спецназовца, который влюбляется в бандитку и пытается наставить ее на путь истинный, но в результате оказывается втянутым в грабежи и разбои. В финале оба гибнут под пулями коллег Голицына, не отягощенных нежными чувствами к криминальным дамам. Заграницей тут уже и не пахло, финансирование было не то, и режиссер ограничился крымскими пейзажами — тоже хлеб.

Печальных глаз Голицына в обоих фильмах было с избытком. Одинаково невыразимо тоскливым взором смотрел Роальд и на своих возлюбленных, и на своих врагов. Женщины, наверное, млели.

Помнится, сразу после первого фильма начал складываться своеобразный культ этого актера, да вот как-то не сложился. Причин тому могло быть великое множество, и я решила как-нибудь при случае навести справки по этому поводу — сейчас уже не оставалось времени.

Очевидно, чтобы добру не пропадать даром, Голицына решили перепрофилировать и, периодически напоминая населению, что Роальд еще и в кино снимался, перебросили на телевидение.

Уж и не знаю, почему решено было выбрать именно эту юмористическую программу и была ли она создана специально «под Голицына». Герой-любовник-супермен в роли идиота-ведущего — это было довольно крутым поворотом в имидже Роальда, но и тут он пришелся ко двору.