Дверь в зеркало - Елена Топильская Страница 3

То, что это дверь коммуналки, ясно было с первого взгляда. К косяку были прибиты сразу три звонка. Обивка, когда-то кожаная, разлохматилась и протерлась до белизны. Из коридора сразу пахнуло сложным запахом общей кухни. Пушистой тенью прошмыгнул кот.

Спартак Иванович решительно направился к распахнутой настежь двери одной из комнат. Антон заметил, что и две другие двери приоткрыты, в одну из щелочек просочился кот из коридора. Участковый протянул Спартаку два листка бумаги.

– Я у соседок взял объяснения.

– Ну? – коротко спросил Спартак Иванович, даже не взглянув, что там написано.

– Никто посторонний не приходил.

– Отлично, – Спартак Иванович с объяснениями в руке шагнул в открытую комнату. Антон помедлил на пороге.

И без того темный коридор был оклеен лиловыми обоями. Через распахнутую дверь из комнаты падал квадрат солнечного света, выставляя на всеобщее обозрение разные коммунальные неприглядности, вроде жирных пятен на обоях, притулившейся у входа в кухню колченогой табуретки, ободранного угла, о который явно точил когти кот.

– Антон Борисович, – позвал наставник. – Иди, глянь на клиента.

Комната показалась Антону огромной, как бальная зала. Потолки тут были не меньше трех с половиной метров, лепнина опоясывала их по периметру. И почти во всю стену – высокие окна с немытыми стеклами. Занавески отсутствовали, вот почему солнечный свет привольно лился в помещение, бликуя на стенах.

В этом бальном великолепии, однако, было довольно грязно. Тахту, примостившуюся в углу, покрывала серая мятая простыня, поверх которой лежал плед из свалявшейся шерсти, уже не разобрать было, какого цвета; на журнальном столике с треснувшей полировкой теснились немытые стаканы, у стены друг на друга громоздились допотопные книжные полки. Спартак Иванович подошел к ним и провел пальцем по пыльным корешкам.

– Ого! Брокгауз и Эфрон! Целое состояние! А жил, как гопник...

Антон тоже подошел к полкам, пробежался взглядом по книгам. Действительно, целое состояние: не только Брокгауз и Эфрон, но и Лев Толстой, Некрасов, похоже – прижизненные издания... Ого! А вот это заинтересовало Антона всерьез: «Русское уголовное право» – пособие к лекциям Сергеевского, напечатанное в 1915 году типографией Стасюлевича, «Учение о преступности и мерах борьбы с нею» профессора Дриля, издание 1912 года; 1895 года тоненькая брошюрка «Криминальная антропология» одесского профессора Чижа – последователя доктора Ломброзо... Антону не нужно было даже смотреть выходные данные этих фолиантов. Точно такие же книги стояли у него дома, в кабинете матери.

Он все рассматривал книги – оттягивал момент, когда придется смотреть на труп. Но Спартак Иванович почти силой повернул его лицом к центру комнаты, где на стуле корчилось тело старика.

К удивлению Антона мертвое тело не произвело на него такого уж тяжелого впечатления. Старик выглядел вполне благообразно, если бы не отвалившаяся челюсть, и при жизни, наверное, был похож на земского врача начала века. Худое лицо, аккуратно подстриженные седые волосы, сивая бородка клинышком, очки в старомодной оправе, стеганая домашняя куртка. Антон подумал, что такие куртки давно уже никто не носит; их, наверное, уже даже не выпускают. В таких куртках щеголяли важные господа дворянского происхождения в кино про старое время.

И стул, на котором сидел старик, был под стать куртке – таких теперь не выпускают. Массивное деревянное сиденье, высокая спинка, медные гвозди в кожаной обивке. Антона поразило, что стул стоял посреди комнаты, прямо перед высоким напольным зеркалом в резной раме – вроде бы такие зеркала называются «псише». Да и зеркало это было странным образом отодвинуто от стены. Обычно оно, наверное, занимало место между двумя окнами, во всяком случае, простенок между ними был по ширине ровно для зеркала. А сейчас оно стояло чуть ли не на середине комнаты. Такое впечатление, что старик зачем-то выдвинул его, сел перед ним на стул и умер. Может, надорвался, подумал Антон. Зеркало-то, небось, тяжеленное, одна рама чего стоит. Зачем ему понадобилось ворочать такую громоздкую мебель? И что он хотел увидеть в зеркале? На себя полюбоваться?

– Соседки слышали, как дед кричал, – сообщил от двери участковый.

– Что кричал? – повернулся к нему Спартак Иванович.

– Просто кричал. У тетушек мороз по коже продрал.

– А они к нему не зашли, не посмотрели, в чем дело?

– Они в свои комнатенки забились и дрожали от страха, – участковый развел руками. – Только утром к нему постучали. Он молчит. Они тогда заглянули...

– А что, дверь не заперта была? – быстро спросил Спартак Иванович, и участковый отрицательно покачал головой.

– Но они клянутся, что в квартиру никто посторонний не входил. И не выходил, они б заметили, – тут же торопливо добавил участковый. – Ну так что, Спартак Иванович? Сами будете оформлять? Или как?

Спартак Иванович, не отвечая, походил по комнате. Взял с журнального столика паспорт умершего, пролистал его.

– Тридцатого года рождения, – задумчиво пробормотал он. – Это ж сколько ему было? Семьдесят с гаком? Внешних признаков нет? – спросил он участкового.