Ф.М. Том 2 - Борис Акунин Страница 3

Это был человек лет пятидесяти, росту повыше среднего,дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутуловатыйвид. Широкое, скулистое лицо его было довольно приятно, и цвет лица был свежий,не петербургский. Волосы его, очень еще густые, были совсем белокурые ичуть-чуть разве с проседью, а широкая, густая борода, спускавшаяся лопатой,была еще светлее головных волос. Глаза его были голубые и смотрелихолодно-пристально и вдумчиво; губы алые. Вообще это был отлично сохранившийсячеловек и казавшийся гораздо моложе своих лет.

Оказавшись у себя, он стал двигаться еще бесшумней. Прошелчерез комнату, из которой выходы вели в обе стороны, попал в другую,оканчивавшуюся наглухо запертой дверью. Как уже было сказано, когда-то ранеевсе это была одна огромная квартира, заключавшая собою длинную анфиладу, нопозднее апартаменты превратились в череду квартирок, отгородившихся одна отдругой.

Позади запертой двери находился девятый нумер, куда толькочто вошел Александр Григорьевич.

Предосторожности, предпринятые барственным незнакомцем,отчасти объяснились, когда он уселся перед самою дверью на удобный мягкийстульчик. Отсюда был отлично слышен каждый звук, доносившийся из-за створок. Анесколько времени спустя, неделикатный господин осторожно вынул из замочной скважинывосковую затычку, и оказалось, что через дверь можно не только подслушивать, нои подсматривать.

Производя манипуляцию с затычкой, подглядывающий слишкомперегнулся на своем стуле, отчего довольно явственно скрипнули половицы. Но ниЗаметов, обрадованный тем, что застал Мармеладову дома, ни обитательницакомнаты, оробевшая незваного гостя, этого шума не услышали.

Соня оказалась худенькой, но довольно хорошенькойблондинкой, с замечательными голубыми глазами и остреньким треугольным личиком,по детскому выражению которого ей едва ли можно было дать и шестнадцати лет.Одета она была во все черное, как девушки ее рода занятий не наряжаются.

Ну да, она же монашкой представляется, подумал АлександрГригорьевич — и, как тут же выяснилось, ошибся.

Когда он довольно строго сказал: «Я из полицейской конторы,мы вас давно разыскиваем. Где изволили пропадать?», Мармеладова, всхлипнув,ответила:

— У батюшки, на Садовой. Его позавчера карета сбила.

— Ваш отец ведь титулярный советник? — блеснулосведомленностью Заметов.

— Был, — тихо проговорила она, смахнувслезы. — Выгнали его, потому что пил сильно.

— Понятно. И что же, сильно он убился, от кареты-то?

— В ночь умер, — еще ниже опустила голову девушкаи опять заплакала. — А дома ни копейки… Жена его, моя мачеха КатеринаИвановна, не в себе. То кричит, то хохочет. Деточки сами не свои от страха. Тамведь трое: девяти лет, семи и шести. На кровати покойник. Хоронить не на что…

Александр Григорьевич тоже заморгал глазами и уж не смогдалее выдерживать официальный тон.

— Так как же вы? — участливо спросил он, попутнооглядывая комнату.

Это было до чрезвычайности убогое помещеньице, главнымпредметом в котором являлась кровать с железными шарами, а единственнымукрашением картинка над кроватью, явно вырезанная из иллюстрированного журнала.Очевидно, гравюрка эта с изображением каких-то танцующих француженок, должнабыла придавать ложу продажной любви вид лихости и легкомыслия, но справлялась сэтою задачей не вполне успешно.

— Господь помог, — ответила Мармеладова и вдругподняла на письмоводителя глаза, уже не заплаканные, а ярко, по-особенномузасветившиеся. — Человек один, который вместе с другими батюшку принес,из-под кареты, мачехе денег дал. Все, какие у него были, хотя сам очень бедный.На гроб хватило, самый простой. На отпевание. И еще Катерина Ивановна дажепоминки затеяла. Они нынче вечером будут, а я ей помогала… Только сейчасвернулась.

Здесь письмоводитель вспомнил о цели своего прихода иприступил к собственно допросу.

— Известно ль вам, что …покровительница ваша, —это слово Заметов подобрал не сразу, — госпожа Зигель вчера убита у себяна квартире?

— Слышала, — тихонько ответила Соня. — УпокойБоже ее душу…

— Для вас это, я полагаю, облегчение. Теперь высвободны, — произнес он еще по дороге заготовленную фразу, да так и впилсяглазами в личико Мармеладовой.

Та лишь вздохнула.

— Какая уж тут свобода, сударь. Больная мачеха и троедетишек. Их пропитать надо, одеть-обуть, за комнату ихнюю давно не плачено,хозяйка ругается… Нет уж, судьбы не избегнешь. Кем была, тем и буду. Мне ужгоспожа Ресслих, чья квартира, — Соня неопределенно качнула головой всторону запертой двери, — предлагала… Она, как и Дарья Францевна, девушекдержит. Видно, надо соглашаться…

Дверь, на которую она указывала, чуть скрипнула.

— Сквозняки здесь. — Мармеладова зябко повелаплечиками, хотя, на взгляд Заметова, в комнате было довольно душно. — Непривыкну никак.

— Хм, — откашлялся Александр Григорьевич,чувствуя, что ему перестает нравиться роль сыщика, но тем не менее пытаясь взятьбодрый тон. — Однако ж не всё в жизни так ужасно. У вас, наверное, имеетсякакой-нибудь друг, который хотя бы отчасти скрашивает неудовольствия,сопряженные, то есть проистекающие…

Запутавшись в оборотах и смутившись, он сбился, недоговорил.

— Нет у меня никого. Да и кто к такой в друзья пойдет,посудите сами, — спокойно возразила Соня.

Заметов сконфуженно пятился к выходу.

— Ну, хорошо… Ваши ответы полностиюудовлетворительны, — бормотал он. — Более не обеспокою. А по поводувашего батюшки примите мои самые искренние… Быть может, я со своей стороны могучем-нибудь…

— Благодарю. — Соня провожала его до двери. —Теперь всё устроилось. Да и Родион Романыч обещал прийти…

— К-кто?

Заметов так и обмер.

Сзади снова раздался скрип, и девушка на секунду обернулась.

— Сквозит. — Тень извиняющейся улыбки мелькнула побледному лицу. — Родион Романович Раскольников — это человек, который нампомог. Я вам рассказывала. Он студент, впроголодь живет, а все свои деньги намотдал. Он очень благородный и очень-очень умный, — с внезапным жаромпродолжила она. — Я давно… Я никогда таких не встречала. Я, кажется,сильно обременила его. Наговорила всякого, слезами своими расстроила. Стыдно.Но он ничего. И сегодня вечером беспременно обещался на поминках быть. Он необманет, я знаю.