21.12 - Дастин Томасон Страница 3

В отдалении раздался гудок огромного контейнеровоза, всполошивший Догму. Она залилась долгим лаем, но потом снова стала гоняться за собственным хвостом.

— Я верну тебе собаку завтра вечером, — сказала Нина.

— Останься поужинать, — предложил Стэнтон. — Я приготовлю все, что только пожелаешь.

Нина лукаво посмотрела на него.

— А что подумает о нашем ужине твоя новая спутница жизни?

— У меня нет спутницы жизни.

— Как? А что же сталось с этой… Как там ее? С математичкой?

— У нас было всего четыре свидания.

— И?..

— А потом мне пришлось заняться лошадью.

— Шутишь?

— Нисколько. Меня пригласили в Англию, чтобы осмотреть коня, у которого заподозрили почесуху. И тогда мне было сказано, что я несерьезно отношусь к нашим отношениям.

— Как считаешь, она была права?

— Повторяю, мы встречались всего четыре раза. Так как насчет ужина завтра вечером?

Нина запустила один из двигателей «Плана А», когда Стэнтон выпрыгнул на причал и поднял свой велосипед.

— Купи бутылку хорошего вина! — крикнула она, уже отчаливая и, как всегда, оставляя за собой последнее слово. — Там видно будет…

Институт прионов [3]в Бойл-Хайтс, принадлежащий Центру по контролю заболеваемости США, был для Стэнтона-профессионала роднее дома уже около десяти лет. Когда в начале 2000-х годов он переехал на запад страны, чтобы стать его первым директором, это была всего лишь крохотная лаборатория, ютившаяся в передвижном трейлере, установленном на территории окружного медицинского центра в Лос-Анджелесе. Ныне, благодаря его неустанным стараниям и хождениям по кабинетам начальства, институт занимал весь шестой этаж здания центральной окружной больницы — того самого здания, внешний вид которого показывали в многочисленных эпизодах телесериала «Клиника».

Пройдя через двойную дверь, Стэнтон направился в помещение, которое подчиненные давно окрестили его «берлогой». Один из них забросил туда рождественскую гирлянду, а потом уже сам Стэнтон удлинил ее галогеновыми лампами и протянул по всей лаборатории, и теперь они попеременно мерцали то синим, то красным светом, отражавшимся от стальной поверхности столов с микроскопами. Оставив портфель в кабинете, Стэнтон надел маску, натянул на руки перчатки и пошел в конец коридора. Этим утром им удалось получить первые результаты эксперимента, над которым его группа работала несколько недель, и ему не терпелось ознакомиться с ними.

Принадлежащая институту «Палата для подопытных животных» размерами едва ли не превосходила баскетбольную площадку. Все здесь было оборудовано по последнему слову техники: компьютеризованное хранилище для инвентаря, центр записи данных, управляемый простым прикосновением пальца к дисплею, комплексы для лазерной хирургии и аутопсии. Стэнтон подошел к первой из двенадцати клеток, установленных вдоль южной стены, и заглянул в нее. Там содержались два существа: почти метровой длины черно-оранжевый королевский аспид и крохотная серая мышка. На первый взгляд все выглядело так, будто происходит самый естественный природный процесс: змея лишь выжидает подходящего момента, чтобы полакомиться добычей. Но на самом деле в клетке творилось нечто странное.

Мышь игриво тыкалась носом в голову змеи. Даже когда грозная хищница начинала шипеть, грызун продолжал беззаботно атаковать ее, вовсе не пытаясь забиться в угол или бежать. Змея вызывала у мыши не больше страха, чем другая мышь. Когда Стэнтону довелось впервые наблюдать такое, он и остальные сотрудники института буквально зашлись от восторга. Используя методы генной инженерии, они удалили часть крохотных белков, которые называются прионами, с поверхности оболочек клеток мышиного мозга. Необычный эксперимент принес успех, нарушив нормальную работу мозга мыши и полностью устранив ее природный инстинктивный ужас при столкновении со змеей. Это был огромный шаг вперед на пути к пониманию тайны смертоносных протеинов, разгадку которой Стэнтон сделал целью всей своей научной карьеры.

Прионы образуются в мозгу любого нормального животного, как, впрочем, и человека, но даже после многих десятилетий исследований ни Стэнтон, ни другие ученые мужи так и не смогли понять, для чего они нужны. Некоторые коллеги Стэнтона высказывали гипотезы, что прионовые протеины необходимы для функционирования памяти или что они важны при формировании костного мозга. Но никто из них не смог доказать истинности своих теорий.

Как правило, эти прионы просто располагаются поверх нейронных клеток мозга, не нанося никакого вреда. И лишь в крайне редких случаях они вдруг становятся болезнетворными и начинают быстро множиться. Подобно тому, что происходит при болезнях Альцгеймера или Паркинсона, при заболеваниях, связанных с прионами, посторонние белки разрушают здоровые ткани, заменяя их пустыми «бляшками» и нарушая нормальную работу мозга. Но есть одно крайне пугающее различие: если Альцгеймер и Паркинсон — это исключительно генетические недуги, некоторые болезни, связанные с прионами, могут передаваться через зараженное мясо. В середине 1980-х годов мутировавшие прионы больных коров в Англии попали в продукты питания через пораженную ими говядину — так о прионовых инфекциях впервые узнали простые обыватели во всем мире. За три последующих десятилетия «коровье бешенство» погубило в Европе двести тысяч голов крупного рогатого скота, а потом перекинулось и на людей. Первые такие пациенты с трудом ходили, их сотрясала неконтролируемая дрожь, затем они теряли память, переставали узнавать друзей и даже родных. Вскоре наступала смерть мозга.

С самых первых шагов в науке Стэнтон стал одним из всемирно известных экспертов по «коровьему бешенству», и потому, когда в Калифорнии приняли решение создать нечто вроде национального центра для изучения прионов, он стал главным кандидатом на должность его руководителя. В то время это представлялось ему как шанс осуществить мечту своей жизни, и он с радостью перебрался в Калифорнию, поскольку нигде больше не существовало специальных исследовательских учреждений для изучения прионов и связанных с ними болезней. Институт, возглавленный Стэнтоном, был призван диагностировать, изучить и в итоге справиться с самым таинственным переносчиком инфекций на нашей планете.

Вот только добиться поставленной цели пока так и не удалось. В конце десятилетия производители мясной продукции развернули весьма успешную пропагандистскую кампанию, опираясь на тот факт, что за все это время в США был зафиксирован только один случай заболевания человека «коровьим бешенством». Стэнтону и его институту существенно урезали финансирование, а потом, когда и в Англии заболеваемость упала до нуля, общественность быстро потеряла к этой теме всякий интерес. Бюджет института прионов ужали до предела, и Стэнтону поневоле пришлось расстаться с частью сотрудников. Но что было еще хуже, они так и не нашли средства ни от одного из связанных с прионами заболеваний; за многие годы разработки и тестирования различных лекарств и методик лечения надежда вспыхивала не один раз — чтобы снова угаснуть, оказавшись ложной. Но Стэнтон отличался незаурядным упрямством и к тому же был закоренелым оптимистом. Он продолжал трудиться не покладая рук, не теряя веры в то, что уже следующий эксперимент даст решение проблемы.