О, счастливица! - Карл Хайасен Страница 3

Самой сложной из обязанностей Синклера была раздача заданий по идиотским поводам. Звонить Тому Кроуму домой – особое испытание: обычно Синклеру приходилось орать, перекрикивая громкую рок-музыку или женские голоса на заднем плане. Он мог лишь догадываться, как Кроум жил.

Синклер никогда раньше не звонил в воскресенье. Он извинился раз пятьсот.

– Ерунда, все нормально, – перебил Том Кроум.

Синклер приободрился:

– По-моему, это не может ждать.

Кроум даже не озаботился охладить его пыл. Насчет чего бы Синклер ни звонил, о сенсационной новости речи нет. Сенсационная лажа – вполне, но никак не новость. Он послал воздушный поцелуй Кэти, отправлявшейся в церковь, и помахал на прощание.

– У меня тут есть наводка, – сказал Синклер.

– У тебя есть наводка.

– Утром звонил мой зять. Он живет в Грейндже.

Кроум подумал: «Ой-ё. Ремесленная выставка. Я убью

этого кретина, если он заставит меня освещать еще одну ремесленную выставку».

Но Синклер спросил:

– Ты играешь в лотерею, Том?

– Только если на кону миллионов сорок баксов или типа того. Меньше – овчинка выделки не стоит.

Синклер, зацикленный на своем, никак не отреагировал:

– Вчера вечером выиграли двое. Один в округе Дейд, другой – в Грейндже. Мой зять знает эту женщину. Ее фамилия – только не падай! – Фортунс.

Том Кроум застонал про себя. Вполне типичный заголовок для Синклера: ФОРТЕЛЬ ФОРТУНЫ: ЛЕДИ ФОРТУНС ВЫИГРЫВАЕТ В ЛОТЕРЕЮ!

Тут тебе и ирония. Тут тебе и аллитерация.

А заодно тут тебе и пустая, моментально забывающаяся статья. Синклер называл их «неунывайками». Он верил, что миссия его отдела в том, чтобы читатели могли забыть обо всех мерзостях, что встречали в прочих разделах газеты. Он хотел, чтобы читатели не унывали, о чем бы ни шла речь – об их жизни, религии, семьях, соседях или мире в целом.

Однажды он вывесил служебную директиву, излагающую философию написания подобных очерков. Кто-то – Синклер подозревал Кроума, – прибил к директиве дохлую крысу.

– Сколько она выиграла? – спросил Кроум.

– Всего разыгрывалось двадцать восемь миллионов, так что ей досталась половина. Что скажешь, Том?

– Посмотрим.

– Она работает в ветеринарке. Родди говорит, она любит животных.

– Очень мило.

– К тому же она черная.

– Ааа, – сказал Кроум. Белые редакторы, курировавшие газету, обожали позитивные истории о меньшинствах. Синклер явно предвкушал премию в конце года.

– Родди говорит, она с придурью.

– А Родди, выходит, твой зять? – переспросил Кроум. Информатор хренов.

– Верно. Он говорит, она та еще штучка, эта Джолейн Фортунс. – На самом деле в голове Синклера плясал другой заголовок: ФАВОРИТКА ФОРТУНЫ!

Том Кроум спросил:

– Этот тип, Родди, – он женат на твоей сестре?

– Джоан. Да, женат, – раздраженно ответил Синклер.

– Какого черта твоя сестра забыла в Грейндже?

Грейндж был городишко, где останавливались дальнобойщики, известный своими чудесами, стигматами, явлениями Господними и плачущими Мадоннами. Обязательное место для посещения у туристов-христиан.

– Джоан учительница. Родди госслужащий, – ответил Синклер, желая дать понять, что они не шизики, а вполне ответственные граждане. Он вдруг заметил, что вспотели ладони – слишком долго беседовал с Кроумом.

– Эта Леди Фортуна, – спросил Кроум, издевательски глумясь над неизбежным заголовком, – она тоже повернута на Иисусе? Я как-то не в настроении для проповедей.

– Том, я, честно сказать, понятия не имею.

– Короче, она, я так думаю, вещает, что эти счастливые числа послал ей Христос, и точка. И я возвращаюсь домой. Это понятно?

– Родди ничего такого не говорил.

Кроум торжественно пошел с туза:

– Подумай, сколько писем мы получим…

– Ты о чем? – Синклер ненавидел письма почти также, как телефонные звонки. Лучшие статьи – те, что не вызывают у читателей никакой реакции. – Какие еще письма? – спросил он.

– Тонны писем, – пообещал Кроум, – если хоть словом обмолвимся, что Иисус пробавляется сведениями о выигрышах. Представляешь? Черт, да тебе, может, Ральф Рид [3]напишет собственной персоной. А потом они начнут бойкотировать наших рекламодателей.

– Давай-ка не будем смотреть на вещи под таким углом, а? – решительно отрезал Синклер. – Ни при каких условиях. – И после паузы: – Может, это и не такая уж сенсационная идея…

Том на другом конце улыбнулся:

– Я съезжу в Грейндж сегодня днем. Все проверю и дам тебе знать.

– О'кей, – сказал Синклер. – Съезди и проверь. Нужен телефон моей сестры?

– Необязательно, – ответил Кроум.

Синклер слегка содрогнулся от облегчения.

Деменсио наполнял стекловолоконную Мадонну, когда его жена Триш вбежала в дом с новостью: кто-то в городе выиграл лотерею.

– Полагаю, не мы, – сказал Деменсио.

– По слухам, Джолейн Фортунс.

– Ну надо думать.

Деменсио снял верхнюю часть головы Мадонны и просунул руку внутрь статуи, нащупывая пластиковую бутыль, когда-то заполненную жидкостью для дворников хэтчбека «цивик» 1989 года. Сейчас в бутылке была водопроводная вода, слегка ароматизированная духами.

– У тебя почти закончился «Чарли», – заметила Триш.

Деменсио раздраженно кивнул. И впрямь проблема. Нужно использовать запах, который не узнают благочестивые верующие, – иначе это вызовет подозрения. Однажды он экспериментировал с «Леди Стетсон» и чуть не прокололся. Третья паломница в очереди, старушенция-кассирша из банка в Хантсвилле, моментально пронюхала: «Ишь, у Девы-то Марии слезы от Коти!»

Женщину аккуратно оттеснили от святыни, от греха подальше. Деменсио поклялся себе быть осторожнее. Ароматизация слез Мадонны – изящный штрих, думал он. Набожные души, так долго ожидавшие под жарким солнцем Флориды, заслуживали большего, чем просто капель соленой воды на кончиках пальцев, – это же, в конце концов, мать Иисуса, ради всего святого. Ее слезы обязаны пахнуть особенно.

Жена держала пластиковую бутылку, пока Деменсио выливал туда остатки духов «Чарли». Триш вновь изумилась, какими маленькими, совсем детскими были его смуглые руки. И крепкими. Он мог бы стать прекрасным хирургом, ее муж, будь у него шанс. Родись он, скажем, в Бостоне, штат Массачусетс, вместо Хайали, Флорида.