Импровизация на тему убийства - Яна Розова Страница 3

– Ну и ладно. – Марго скрипуче рассмеялась. – А мне интересно рассказывать. К тому же делать в дороге нечего… Мы с Ником встретились на следующий вечер. После занятий он пошел меня домой провожать, ну, как обычно. Дошли до моего дома, вошли в подъезд. У нас тихий такой подъезд был, одни бабульки там жили. Летом они еще на лавочках сидели, а зимой, как раз как тогда, дома были, каждая у своего телевизора. За всю дорогу мы друг другу ни слова не сказали, а когда вошли в подъезд, Ник мне и говорит: «Прости меня, я поступил как скотина». Он думал, что я обиделась! Глупый такой…

Я грустно улыбнулась. Передо мной Ник тоже извинялся.

– …Смотрит на меня так печально, а я обрадовалась и на шею ему – скок! И там же случился наш второй раз… А потом мы нашли укромное место – на чердаке дома, в котором я жила. Ник сумел ключ к висячему замку подобрать. И тогда наступило дикое счастье! Любовь это была безумная, сумасшествие полное! Больше года это длилось. Для подростков – очень долго. Может, Ник и хотел бы с какой-нибудь другой девчонкой закрутить, но я вцепилась в него когтями и зубами. Только я точно знаю, что он тоже меня любил. Причем с ним это позже произошло, чем со мной. Мы уже долго встречались, началось лето, и я поехала с родителями на море, в Сочи. Вернулась, сразу же ему позвонила, и мы договорились встретиться на чердаке. И он пришел с огромным букетом цветов. Первый раз он мне цветы дарил! А вам дарил?

– Да.

– Он сказал, что соскучился. И после этого стал за мной по-настоящему ухаживать. И очень любил меня слушать. Я для него пела. Только для него. Но именно это нашу любовь и убило. Мое пение. Еще почти год прошел, и мои родители решили меня в консерваторию, в Москву, отправить. Для меня это был ужас. Я хотела остаться с Ником. Но он не мог никуда ехать – боялся мать оставить. Она пить начала тогда. А в марте я забеременела. Мы влипли. Матери я призналась чуть ли не сразу. Я решила так: раз у меня будет ребенок, то от Ника меня никто не оторвет. О том, что мать решит отправить меня на аборт, я даже подумать не могла. Мы с ней поругались, я побежала к Нику домой, все выложила Витальевне. Сам Ник уже знал о ребенке. Витальевна грустно так сказала, что не берется решать такие задачи, ей бы со своей жизнью справится. И вышла. Я смотрю на Ника, а он – плачет! Что ты плачешь? – говорю. Он отвечает, что не хочет, чтобы я аборт делала, это опасно для жизни. Но говорит, надо. Не надо! – кричу я. А он плачет и говорит, что надо, что я талант, каких мало, что нельзя от этого отказываться. И я решила, что он меня предал. Врезала ему по морде и ушла. После аборта мне снова надо было заниматься, и мать меня насильно к Витальевне притащила. Ник из своей комнаты в моем присутствии больше не высовывался. С тех пор меня папа с занятий забирал… а летом я уехала в консерваторию. Вот так все и закончилось. В принципе хорошо закончилось, только рояль жалко.

– А что с роялем?

– Я его сожгла. В мае, перед самым концом учебы, я увидела Ника с одной девочкой. В тот же день пришла к Витальевне, а она с перепою, заниматься не может. Витальевна попросила подождать и вышла в ванную. Я пошла на кухню воды попить, увидела спички. Вернулась в комнату и подожгла рояль. Он был старинный, 1913 года, немецкий. Фирму забыла. Великолепно звучал. И так же великолепно горел. На дым из своей комнаты выскочил Ник. А когда Витальевна появилась, он ей сказал, что поджег рояль, чтобы я больше к ним не ходила.

9 июня, утро

Следующий после встречи Марго день был туманным. Я проснулась около восьми, сварила кофе и долго плакала над чашкой и пачкой сигарет, сидя на балконе.

Ник все не объявлялся. Собравшись с мыслями, мне удалось вспомнить, что он повез Митьку на море, в летний лагерь. Это было довольно длительное мероприятие. Ему надо было добраться до Геленджика, где проживает родная сестра Витальевны, день провести с ней и Митькой, на следующий день определить Митьку в лагерь, снова переночевать у тетки и утром выезжать домой. Получается, приедет он сегодня поздно вечером.

Мне удалось разобраться и с вопросом, почему Марго никто не встретил в аэропорту. Оказывается, Ник пригласил ее приехать десятого, встретить ее должна была Жанна. Но Марго решила, что желает пообщаться с друзьями, и прилетела в Гродин раньше. Телефон Жанны она записала на бумажечке и потеряла, а мой у нее в аппарате сохранился с прошлого приезда. Причем вместо моего имени было введено имя города – Гродин. Марго и решила, что Жанна и я – одно и то же.

В двенадцать позвонила Марго. Она желала съездить к Витальевне и еще в пару мест. Можно было бы и отказать диве, но я не стала этого делать. Мне надо было чем-то заниматься, чтобы не выть круглые сутки.

У Марго было мерзкое настроение. Ей не нравились туман, гродинские дороги, мое молчание, отсутствие в магазинах привычных для нее продуктов. Она шипела, ругалась и бубнила под нос все время, пока находилась в машине.

Я отвезла ее к моей свекрови, но подниматься в квартиру не стала. Более того, попросила Марго не говорить Витальевне, что это я ее привезла. Потом мы снова поехали по магазинам, а к половине четвертого Марго объявила, что она смертельно устала и хочет баиньки. Я отвезла ее в гостиницу и отправилась обедать в «Центральный».

Можно было бы просто купить сосиску в тесте и съесть ее в машине, но я не хотела оставаться одна. Кроме того, надо было сделать доброе дело: рассказать Сидорычу о приезде его дочери. Они не общались уже много лет. Дочь на что-то была обижена, отец делал вид, будто ее обида для него ничего не значит.

«Центральный» был пафосным заведением: колонны, лепнина, люстры, белые скатерти, официантки в черных платьях с крахмальными передниками.

В этом месте я, одетая в джинсы и ветровку, смотрелась странно. Зато как волшебно стали меня обслуживать, когда к моему столику присел хозяин ресторана Вадим Сидорович Мащенко, старший друг и наставник моего мужа. Думаю, что Сидорыч питал к Сухареву чувства скорее отеческие, нежели дружеские. После смерти своего друга – Саши Сухарева – он старался заботиться о его вдове и сыне.

С деланной небрежностью я упомянула о Марго Лэнс, о ее визите к Витальевне и общем состоянии духа. Сидорыч – железный отец – не менее делано сказал: «Понятно», ограничив тем самым рамки разговора.

– Как твой муж? – спросил Сидорыч, видимо решив перевести разговор в более приятное для себя русло.

– Нормально, повез Митьку в летний лагерь.

– Как его головные боли?

– По-прежнему.

– Вот же бедняга, – посочувствовал он. Головные боли Ника стали притчей во языцех. – Надо бы ему обследоваться. Вот же сволочь, так избить человека!

– Кто сволочь? Это ведь последствия аварии.

Ник перевернулся на машине, его нашел Пряник, Андрей Пряничников, и с тех пор они дружат.

Сидорыч удивленно поднял брови:

– Нет, авария случилась лет десять назад, а у Ника головные боли еще до этого были. Он что же, не говорил тебе? Эх, Ник, наверное, скрывал от тебя это, а я, старый болван, проболтался!