Неподходящее занятие для женщины - Филлис Дороти Джеймс Страница 3

– Что значит, как он здесь оказался?! Это его кабинет. Он был частным детективом.

– А вы, стало быть, работали у этого… мистера Прайда? Кем, секретарем?

– Я была его компаньоном. Об этом вы могли прочитать в записке. Мне только двадцать два года. Берни был старшим партнером и основателем дела. Раньше он служил в следственном отделе столичной полиции под началом старшего инспектора Далглиша.

Она пожалела об этих словах, едва произнесла их. Они были жалкой и наивной попыткой защитить беднягу Берни. К тому же имя Далглиш, как она заметила, ничего не говорило молодому полицейскому. Да и с чего бы ему о нем знать? Разве это он столько раз слышал с вежливо скрытым нетерпением ностальгические воспоминания Берни о службе в полиции до того печального дня, когда его комиссовали по состоянию здоровья, и безудержные восхваления добродетелей и мудрости человека по имени Адам Далглиш «Старший… нет, тогда он был еще просто инспектором… всегда учил нас, что… Старший описывал нам однажды такой случай… Чего Старший терпеть не мог, так это…»

Не раз одолевали ее сомнения, существовал ли этот человеческий эталон на самом деле или, непогрешимый и всемогущий, он был плодом фантазии Берни, необходимым ему героем и наставником? Поэтому много позже она была так потрясена фотографией в газете, запечатлевшей комиссара Далглиша – смуглое язвительное лицо, которое, когда она попыталась вглядеться в него пристальнее, просто рассыпалось отдельными точками по газетной бумаге, так и не выдав своей тайны. Конечно, далеко не все перлы мудрости, которыми бойко сыпал Берни, были плодами чужого ума. Многое, как она подозревала, было частью его собственной философии.

Полицейский с кем-то негромко переговорил по телефону и теперь слонялся по приемной, не делая себе труда скрывать пренебрежения к невзрачной, подержанной мебели, шкафчику, из выдвинутого ящика которого виднелись чайник и немытые чашки, исцарапанному линолеуму. Мисс Спаршотт, такая же жесткая, как клавиатура старой пишущей машинки, наблюдала за ним с нескрываемым раздражением. Наконец он произнес:

– Ну что ж, осталось только дождаться медицинского эксперта. Здесь можно где-нибудь приготовить чай?

– Там, дальше по коридору, есть маленькая кухонька, общая для всего этажа. Только я не пойму, зачем нужен врач. Берни мертв!

– Он не может быть официально признан мертвым, пока квалифицированный медик не засвидетельствует факта наступления смерти, – он сделал паузу. – Это не более чем предосторожность.

«Предосторожность против чего?» – подумала Корделия.

Полицейский снова вошел в кабинет. Она проследовала за ним, чтобы спросить:

– Вы позволите мне отпустить мисс Спаршотт? Нам присылает ее специальное машинописное бюро, оплата у нее почасовая. С тех пор как я пришла сегодня, она еще ничего не сделала и уже вряд ли сделает.

Она заметила, что его опять передернуло от спокойствия, с которым она завела речь о сугубо практических делах, Стоя на расстоянии вытянутой руки от трупа, но тем не менее он быстро ответил:

– Я только задам ей пару вопросов, и она может идти. Для женщины здесь сейчас не самое подходящее место.

«И никогда не было подходящим», – слышалось в его словах.

Чуть позже, снова в приемной, Корделии пришлось ответить на неизбежные вопросы.

– Нет, я ничего не знаю о его семейной жизни. Мне кажется, он был разведен, но о жене никогда со мной не говорил. Жил он на Кремона-роуд, 15. Мне там была отведена одна из комнат, но виделись на квартире мы редко.

– Когда вы в последний раз видели мистера Прайда в живых?

– Вчера около пяти часов, когда отпросилась с работы пораньше, чтобы сделать кое-какие покупки.

– А домой он вчера вечером не возвращался?

– Я слышала, как он расхаживает по коридору, но не видела его. В моей комнате есть плитка, и я готовлю на кухне, только когда уверена, что его нет дома. Правда, я не слышала ничего сегодня утром, и это странно. Но я подумала, что он решил поспать. С ним это бывает в те дни, когда ему надо идти в поликлинику.

– Сегодня он тоже должен был идти туда?

– Нет, он был на приеме у врача в среду, но его могли попросить прийти еще раз. Видимо, он ушел из дома либо очень поздно ночью, либо утром еще до того, как я проснулась. По крайней мере я не слышала, как он уходил.

Невозможно было описать ту почти навязчивую деликатность, с которой они избегали друг друга, чтобы не помешать, не нарушить уединения другого, прислушиваясь к шуму воды, пробираясь на цыпочках по коридору, чтобы проверить, свободна ли кухня или ванная. Им определенно стоило больших трудов не мешать друг другу. Соседствуя под крышей одной маленькой квартиры, они едва ли встречались где-либо, кроме конторы. Ей подумалось сейчас, что Берни решил покончить с собой в офисе, чтобы не омрачить покоя дома, где ей еще предстояло жить.

* * *

Наконец контора опустела и она осталась одна. Полицейский врач закрыл саквояж и удалился. Под любопытными взглядами из полуоткрытых дверей других контор тело Берни с трудом спустили вниз по узкой лестнице. Ушла мисс Спаршотт; для нее насильственная смерть была еще большим оскорблением, чем машинка, на которой не стала бы работать ни одна уважающая себя машинистка, или туалет, далеко не отвечавший тем требованиям, которые она предъявляла к подобным удобствам. Оставшись в одиночестве посреди пустоты и молчания, Корделия почувствовала необходимость чем-то себя занять. Она принялась усердно приводить в порядок кабинет, вытерла пятна крови со стола, замыла испачканный ковер.

В час дня она быстрой походкой направилась в паб, куда они заглядывали обычно. Она понимала, что оказывать предпочтение «Золотому фазану» нет больше никаких причин, но все же пошла именно туда, не в силах вот так, сразу нарушить верность заведенному порядку. Ей самой никогда не нравились ни сам паб, ни его хозяйка.

Заведение наполняла обычная в обеденное время толпа. За стойкой председательствовала Мэвис, нацепив на лицо всегдашнюю чуть грозную улыбку. Мэвис меняла платья трижды в день, прическу – каждый год, свою улыбку – никогда. Две женщины недолюбливали друг друга, хотя для Берни, который метался между ними как старый верный пес, удобнее было полагать, что они большие подружки. Неприязнь между ними он либо не замечал, либо сознательно игнорировал. Мэвис напоминала Корделии одну библиотекаршу времен ее детства, которая прятала себе в стол новые книги, чтобы их никто, не дай Бог, не взял читать и не испачкал. Возможно, сдержанная досада, прорывавшаяся сквозь улыбку Мэвис, объяснялась тем, что эта щедро одаренная природой дама вынуждена была прятать эти дары от множества устремленных на нее глаз. Швырнув через стойку заказ Корделии: полпинты пива и яйцо по-шотландски, она спросила:

– Говорят, у вас была полиция?

Рассматривая окружающие ее жадно-любопытные лица, Корделия поняла, что они уже, конечно же, все знают и хотят подробностей. Что ж, пусть они их получат.