Голубые ангелы - Чингиз Абдуллаев Страница 3

Утренний Париж совсем не похож на ночной. Он уже слышал этуфразу, но только теперь сумел убедиться в ее справедливости. Уставшие,недовольные лица, все куда-то спешат, торопятся, не слышно смеха, не виднорадостных, оживленных лиц. Большинство баров закрыто. В эти утренние часы Парижживет жизнью многомиллионного города, занятого своими проблемами и тревогами.Чем-то он напоминает красавицу, проснувшуюся утром после ночного кутежа. Она судивлением обнаруживает, что уже второй час дня, что сегодня она спала одна ичто, наконец, давно пора вставать. Красотка вскакивает с постели и подходит кзеркалу. Опухшее после кутежей и лишенное всякой косметики лицо, небрежнонаброшенный халатик, растрепанные волосы — нет, это не та женщина, котораявчера очаровывала мужчин. Но уже через несколько часов она приведет себя впорядок и будет блистать в обществе. Волосы будут уложены в элегантнуюприческу, наряды будут великолепны, косметика как нельзя кстати — мужчины будутснова безумствовать и сходить из-за нее с ума. Но это будет потом, вечером. Асейчас — сейчас она стоит перед зеркалом и замечает морщины под глазами,немного опавшие щеки, уже начинающий появляться второй подбородок и потерявшуюупругость грудь. Так и Париж. Он будет очаровывать своих гостей ночью, онзаставит их влюбляться и совершать безумства, но днем он живет жизнью типичногомиллионного города, и гость, случайно попавший в этот ранний час на его улицы,недоуменно может оглянуться по сторонам и не сразу понять, где Париж. Но Парижвсе-таки остается Парижем, а красотка, даже лишенная всякой косметики, все-такикрасоткой. И утренний Париж, лишенный части своей косметики, все-таки тот самыйПариж, который очаровывает, восхищает, радует и поражает.

Он огляделся вокруг. «И все-таки я дышу воздухом Парижа», —почему-то подумал он и засмеялся. Редкие прохожие, оборачиваясь на него, тожеулыбались. «Париж, — снова подумал он, — я хожу по его улицам и трогаю этикамни, прикасаясь к чему-то неведомому и прекрасному, что волнует душу ибудоражит кровь. По этим улицам ходили великие поэты и писатели. Этим воздухомдышали великие живописцы и архитекторы. Здесь они радовались и горевали,влюблялись и отчаивались, жили и умирали. Само слово „Париж“ имеет такоемагическое звучание, такую необъяснимую прелесть, что заставляет мечтательноулыбаться даже седых мужчин и подергивает романтической дымкой глаза молодыхдевушек».

Он стоял на площади Де Голля. Справа, у самых берегов Сены,виднелась Эйфелева башня, не менее знаменитая, чем город, где она построена.Перед ним была воспетая Триумфальная арка и знаменитые Елисейские Поля. А там!Достаточно было пройти прямо, не сворачивая, и можно было увидеть Большой иМалый дворцы, и выйти на площадь Согласия, и побывать на знаменитой улицеРиволи, посмотреть Лувр, Пале-Рояль, Сен-Жерменскую церковь, «Комеди Франсез» исад Тюильри.

Он грустно усмехнулся. В его распоряжении всего три часа.Прибыв сегодня утром, впервые в своей жизни он вынужден довольствоваться лишьбеглым осмотром города. Самое обидное, думал он, что никогда и никому нерасскажешь о своей поездке в Париж. А может, это и к лучшему. Рассказыватьбудет практически нечего. Он не успел даже перейти на тот берег Сены и побыватьв районах Латинского квартала и Монмартра, посмотреть Люксембургский сад. Даразве увидишь Париж за один день! «Чтобы познать Париж, не хватит всей жизни»,— вспомнил он чью-то фразу, поднимая руку. Такси плавно остановилось утротуара.

— Монмартр, — сказал он, показывая водителю в сторону. Унего есть еще немного времени, и он просто не мог удержаться, не проехав хотябы по Монмартру.

— Монмартр, месье? — переспросил улыбающийся француз. Онзакивал головой, ведь карту Парижа все-таки сумел достать. Вот наглядноепреимущество нашей работы, вздохнул он. Не успеваешь пересесть с одногосамолета на другой и весь город видишь из окон машины, которая мчит тебянапрямую между двумя аэропортами.

— И как можно медленнее в район Монфермея, — попросил оншофера по-английски. Француз, поняв, что перед ним иностранец, любующийся егогородом, довольно улыбнулся и повернул направо.

За окнами мелькали районы Парижа — Обервилье, Бобиньи,Ле-Павиньон. Машина въехала в Монфермей. Мигель не отводил взгляда от окон. Этобыл его первый самостоятельный выезд за границу, и он, страшно довольный,немного очумевший от счастья и напряжения, время от времени потными рукамиощупывал карман, проверяя, на месте ли бумажник с документами. Пистолет,выданный ему два часа назад связником, был предметом его особой гордости. Ещебы — теперь он помощник регионального инспектора. И это в его возрасте. До этогоон лишь дважды бывал за границей, да и то для участия в технических операциях.И вот — самостоятельная работа. Он сумел пройти немыслимый отбор и попасть вчисло «ангелов». Настоящее его имя знали только несколько человек у него народине и региональный комиссар.

Мигель Гонсалес, служащий, 25 лет. Работник одной изпарагвайских компаний. Холост. Эти скупые данные были сообщены таможеннойслужбе Франции, куда этот скромный коммивояжер прибыл в качестве гостя.

— Монфермей, — повторил уже в третий раз шофер. Мигельочнулся от своих мыслей и, уплатив по счетчику, вылез из машины. Теперь толькобы не спутать. Вот там, кажется, у того дома, его должны ждать. Так и есть.Машина стоит у дома.

Голубой «Форд». Мигель чертыхнулся. Вот что-что, а в маркахмашин он до сих пор плохо разбирался, хотя, конечно, грузовик от легковоймашины отличал. Кажется, номер совпадает. Она. Мигель подходит с левой стороныи садится сзади шофера. Тот молча, только взглянув в заднее зеркало, трогает сместа.

Первые пять минут Мигель еще пытается уяснить, куда ониедут, но на шестой понимает всю бессмысленность своего наблюдения. Местасовершенно незнакомы. Машина делает столько поворотов, что и не уследить.Наконец они останавливаются у какого-то дома.