Меня зовут Бёрди - Франко Маннара Страница 3

После долгой беседы с маленькой брюнеткой в очках, кудрявой, как барашек, которая так и ела его глазами, Паоло прикорнул на диване и проспал несколько часов. Ранним утром фургон со всем, что в нем было, исчез. Исчезли ударная установка, усилители, гитары – все. Ничего не осталось.

Он огреб по первое число от всех участников группы, после чего взялся за телефон и позвонил братьям Мусауи. Близились концерты, без оборудования группе кранты. И он получил 5000 евро наличными в халяльной мясной лавке на улице Лаба. С того дня он не переставал повторять себе, что надо было, наверное, основательнее продумать этот вопрос, потому что братья Мусауи – последние, у кого хотелось бы оказаться в долгу.

В хорошие дни он представляет себя Робертом Джонсоном, заключившим сделку с дьяволом ^[4], в другие – просто парнем, который бежит, бежит, бежит, лишь бы его не догнали. Сегодня утром, глядя пустыми глазами в серость, он не в силах больше бежать, асфальт плавится под его подошвами и скоро обожжет ему ноги.

Он пьет уже четвертую чашку кофе, а в своих размышлениях не продвинулся ни на пядь. Во второй раз он пересчитывает количество красных корешков в своей коллекции виниловых дисков.

– 56, 57…

Этот шкаф он сделал спецом для своих пластинок на 33 оборота, во всю стену, от пола до потолка. Он встает и наобум достает диск, группа «White Noise» – An Electric Storm. Черный корешок. Он улыбается.

Маленький шедевр немецкого краут-рока начала семидесятых годов, случайно найденный в коробке с уцененным товаром и купленный ради чуднóй обложки, стал одним из его настольных дисков. Краткий курс психоделии и альбом без возраста, провидец и предтеча тридцати лет грядущей музыки. Диск такой же скользкий и неуловимый, как его жизнь в последние месяцы. Принцип в падении тот, говорит он себе, что в какой-то момент обязательно коснешься дна.

Он закурил очередную сигарету и снова принялся шевелить мозгами. После долгого раздумья разблокировал мобильник и прокрутил имена до Джузеппе Дзафферана. Высветился номер его дяди.

«Пипо», как зовут его в семье, младший брат его отца и управляющий компанией по ремонту квартир. Невысокий, сухопарый молчун с грубыми чертами лица и тонкими усиками из другой эпохи. Ему он звонит, когда случается оказаться на мели и все другие двери перед ним закрыты. «Lo Zio Pipo» ^[5] содержит целую сеть малых и средних предприятий, которым оказывает всякого рода услуги, необязательно связанные с его основной деятельностью. У дяди талант добывать для Паоло подработки, все как на подбор дерьмовые, но выкрутиться помогают. Он мыл туалеты в отеле, разгружал рефрижераторы с мясом и даже чистил отстойники. Не работа, а мечта.

Дни на ней, кажется, тянутся по сорок часов, и каждая секунда бесконечна. Стрелки еле ползут по циферблату стенных часов. Временные улитки. Время порой замедляется до того, что он будто тонет в кровожадном небытии, где каждая минута становится потоком непроходимой грязи. С каждым оборотом стрелки другой берег удаляется еще немного.

Как правило, нанявшись на очередную работу, через час-два – столько времени ему нужно, чтобы ознакомиться с тем, чем будут заняты его дни, – он чувствует, как завязывается узел в животе. Сначала маленький, точечный, чуть ниже солнечного сплетения. Острая запятая. Длиннющая игла, она вонзается, протыкает насквозь, медленно-медленно. Это ощущение он узнает сразу. Потом оно спускается в желудок, сползает змеей, разливается ядом по кишкам, по всему нутру, нависает хищной тенью, сводит каждый мускул, это памятка, чтобы он не забывал о дерьмовой стороне своей жизни.

Этих работенок он перепробовал множество, пока не нашел единственную, на которой смог продержаться больше недели. Поначалу его даже забавляло выбивать долги для мелких лавочек, ставших жертвами забывчивых клиентов. Париж не Чикаго, и неплательщики были обычно не представляющими опасности лузерами, неохотно расстававшимися с деньгами, когда приходили счета. Иной раз какой-нибудь мелкий мошенник пытался провернуть бездарную аферу, но появления Паоло и его напарника, широкоплечего регбиста с острова Реюньон, которого все звали Черномазый Дени, было достаточно, чтобы утихомирить страсти, и, как по волшебству, появлялась чековая книжка.

Они являлись рано утром, чтобы застать их за кофе, и, пока Паоло играл роль добренького, объясняя ситуацию, верзила, ни слова не говоря, отключал все компьютеры и мобильные телефоны в комнате и начинал складывать их в большую черную сумку, которую они всегда носили с собой. Обычно этого хватало. Паоло умел сохранять хладнокровие и не боялся драки, что делало его идеальным исполнителем для таких поручений. Их дуэт добивался успеха в восьмидесяти процентах случаев, ни разу не подняв ни на кого руку. Работенка, конечно, не подарок, но все было в рамках закона, деньги чистые и легкие.

И вот, как раз перед очередным заданием, Пипо сообщил ему, что Черномазый Дени уезжает в Кастр, где войдет в подающую надежды команду регби. Его заменит Здравко, серб, работавший у него на стройках.

Дядя проинструктировал их насчет завтрашнего задания, надо было выбить чек в копировальной лавочке в районе площади Гамбетта – хозяин тянет с оплатой за оборудование уже несколько месяцев. Паоло посмотрел на руки серба, они были в три раза больше его собственных. Выглядел он исключительно спокойным, что было важно для работы.

Но на месте все пошло наперекосяк. У неплательщика была луженая глотка, и Паоло сразу понял, что с этим типом они нахлебаются. Платить он явно не собирался и грозил позвать полицию. Пока Паоло пытался его урезонить, Здравко у него на глазах размозжил бедолаге голову взятым с полки вай-фай-роутером и схватил за горло секретаршу, которая истошно завопила. Она уже задыхалась, когда здоровяк влепил ей мощную оплеуху тыльной стороной ладони в тяжелых перстнях, разом ее вырубив. Он начал опрокидывать копировальные аппараты, потом, ухватив хозяина за галстук, поволок его по полу к подсобке. Недолго думая, Паоло поднял стоявший на столе компьютер и ударил Здравко по затылку, отчего громила пошатнулся и выпустил жертву. Лавка начинала походить на поле боя. Оклемавшаяся женщина успела нажать тревожную кнопку, а серб, вконец озверев, принялся крушить мебель. Когда послышались первые сирены, великан задал стрекача, оставив Паоло одного среди полного разора. У женщины заплыл глаз, разбитая надбровная дуга хозяина обильно кровоточила. Витрину уже облепили зеваки, отрезав Паоло путь к отступлению. Он кинулся в дальний угол, где маленькая дверь выходила на задний двор, снял куртку, сунул ее под мышку и вышел на улицу. Первая машина с мигалкой уже затормозила у входа, и полицейские бежали внутрь. Он ускорил шаг.

Сам того не сознавая, он снова вляпался в дерьмо, от которого всю жизнь бежал, и проклинал себя за то, что согласился на эту работу. Он знал все это мальчишкой – оплеухи чуть что, побои, которые запугивают и порабощают, кулачные расправы, в которых начинаешь в конце концов находить удовольствие. Стадный инстинкт, толкавший на все большие свинства: засветить в глаз парню просто потому, что он носит белые штаны или футболку ненавистной тебе группы; потому что у него есть телефон, который ты хочешь, или кроссовки, о которых ты мечтаешь. Все это он знал. Все это он делал. Он отнюдь этим не гордился и ненавидел себя всякий раз, когда ему вспоминалось заплаканное лицо того мальчонки в одних носках. Он делал это и поклялся себе, что больше никогда не будет, никогда больше не воспользуется силой, чтобы унижать и помыкать. Ту пару кроссовок он выбросил, заливаясь слезами, в мусорный бак возле дома. Понял, что не сможет их носить. Никогда.