Последнее купе - Андрей Воронин Страница 3

1.

Жора шел домой, поминутно сплевывая на раскаленную солнцем брусчатку. Слюна была горькой и ядовитой от злости. Трансформатор гудел. Пива никто не налил. Леха Дутов смылся, десантник хренов. Да Роме что, ему продлили отсрочку, и всем остальным продлили: гуляйте, мужики, чего там, пейте! любите на здоровье! А Жора Пятаков вместо вас семнадцатого июня встанет пораньше, оденется во что-нибудь старенькое, пыхнет напоследок и в восемь ноль-ноль – как штык.

Вот так.

Жора шел и сплевывал. Перед ним на пять километров растянулась улица Горького, улица без конца и края, до чего меткое название: Горького. В конце этой улицы, на самой окраине, стоит Жорин дом, там Жорин папенька, главный инженер ПО «Резопласт», сидит за столом на веранде, наворачивает борщ со свиными ребрышками. Он уже полгода как приходит обедать домой, хотя по своим деньжищам мог бы запросто обедать в китайском ресторане и закусывать желтыми китайскими танцовщицами – всего-то дорогу перейти от конторы! Но у папеньки принцип на заднице вскочил, вот какая история. Поэтому он обедает дома, а его сынок скоро будет как штык стоять на Майской площади.

Почему он не отнес деньги Рощину, как обещал?!

Из кафешки навстречу выплыл в широченных бермудских шортах Гоша Липкин – хороший парень, верный друг, товарищ и все такое. когда имеешь при себе наличные. Сейчас Гоша ошивается с Вирусом и его компанией.

– Здоров, лапоть, с тебя должок, ты помнишь?

Жора молча прошел мимо и трижды сплюнул. Он сам не знал, чего в нем сейчас больше – злости или страха.

Итак, тридцатого апреля ему исполнился двадцать один год. Взрослый дядя, считай. Все его друзья отслужили, или откупились до 2003 года, или учатся в вузах, где есть военная кафедра. Жора единственный оказался лопух лопухом, пнем пень, даже папенькины связи не помогли.

Ничего, через месяц он резко помолодеет. Он будет налысо обрит, обскублен, вместо джинсов perry’s и прохладной футболки на дырочках будет хэбэ, вместо кроссовок – кирзовые сапоги, вместо стакана бренди в руке будет лопата, вместо ленкиных, нинкиных, наташкиных и прочих прелестей он будет держать собственное мясо под одеялом. Морда станет похожа на стреляную мишень – потому что «старичье» и сержанты не упустят случая поиздеваться над тупорылым новобранцем, который в двадцать один (это ж уметь надо!) умудрился загреметь в войско. А Жора, он не из таких, кто сжимает зубы и терпит… Терпеть он не будет. И каждый день, конечно, превратится в чеченскую кампанию. Даже почище.

Это труба.

Это землетрясение в Кинанабалу.

Это пробоина ниже ватерлинии.

Это.

– Жора! Жора! Подожди!

Жора остановился, оглянулся.

«Это полная задница», – додумал он. От автобусной остановки, раскидывая в стороны ноги, к нему бежала Леночка Лозовская, эта дура, мамина дочь, которую позавчерашним вечером он едва не лишил девственности на скамейке Октябрьского парка.

Он сделал зверское лицо и рявкнул:

– Чего тебе надо?

– Ничего, – Леночка, запыхавшаяся, остановилась перед ним. – Ты говорил, мы поедем сегодня смотреть Южный Крест. На Ясенское озеро.

Жора чуть не упал на месте. Южный Крест, стихи, звезды, луна, я встретил вас и все былое. Да она спятила, бедняжка.

– Когда я тебе это говорил?

– Тогда. Ну… тогда. Помнишь?

Леночка смотрела на него, и синие глаза ее сияли, а прядь волос, выбившаяся из-под бейсболки, летала вверх-вниз от ее дыхания. «Дитя ты горькое», – подумал Жора.

– Никакого озера не будет, – сказал он и пошел дальше. – Никаких звезд. Все. Хватит. И отцепись от меня.

– Но ведь ты сам сказал! Жора!

Она полушла-полубежала за ним, дурища, ноги в стороны. Никогда не прощу себе, думал Жора, то на какого-нибудь хирурга нарвешься, специалиста по половым органам, то на такую вот. Он вдруг остановился, сдернул с Леночкиной головы бейсболку и швырнул куда-то в кусты.

– В гробу я тебя видал с твоими звездами! – заорал Жора. – Отцепись!

Она так и осталась стоять на месте, словно в клей наступила – полудетская фигура, груди, как зеленые яблоки-дички, длинные антилопьи ноги коленками внутрь. Плачет не плачет – не поймешь. На плечи водопадом упали густые темные волосы.

2.

Жора поднимается по улице Горького выше и выше, а может, спускается ниже и ниже – хотя, скорее всего, он просто идет домой. Здесь его хорошо знают. На этой улице вся его жизнь. Эта улица – как годовые кольца на дереве.

Шесть кварталов до дома – вон она, виднеется, школа № 126, английский уклон, лучшая школа в Романове, все городские шишки стараются впихнуть сюда своих чад. Жора тоже учился здесь (спасибо, папа). В мужском туалете на втором этаже всегда можно было приобрести недорогую анашу. Здесь же вундеркинд-фотолюбитель Гарик Балгубян продавал свой порнографический журнал «Раздевалка» – сегодня там девочки из 8-го «Б», завтра из 10-го «А», а послезавтра завуч Нина Борисовна в окне собственной спальни.

Четыре квартала до дома – кинотеатр «Кенгуру», там обычно сидят подростки, десятый-одиннадцатый класс, пьют пиво и кока-колу. Жора там тоже в свое время сидел. Посидел и откинулся, слава богу.

Три квартала – поворот на Октябрьский парк, по-народному «Зверинец». Два гектара зеленых насаждений, уже к середине мая покрывающихся серой пылью и убожеством, единственное место в городе, где молодежь может вволю поразбивать себе головы, гоняя «под дымком» на роликах и дерясь с кем попало. По меньшей мере треть всех детей, которые сейчас дрыхнут в своих розовых колясочках на аллеях «Зверинца», – зачаты здесь же, в период с мая по сентябрь, с часу ночи до шести утра. Жора в свое время прошел и эти университеты, учился, учился и еще раз учился, и получил диплом с отличием, и. Какого черта он, спрашивается, потащил сюда эту дурочку Лозовскую?

Ладно, проехали.

В двух кварталах от дома – бар «Пирамида». Место, где собираются настоящие мужчины и опытные женщины, малолеткам здесь делать нечего. Последние годы «Пирамида» была вторым домом для Жоры Пятакова, здесь он оставил в общей сложности семь с лишним тысяч долларов, получил перелом носовой кости и ключицы, познакомился с полсотней дам, для которых нет ничего невозможного, и научился бить так, чтобы противник приземлялся на пол уже инвалидом 2-й группы.

«Зайти, нажраться?» – подумал Жора, оглядываясь на яркую вывеску, где патриот своего заведения Митрич собственными руками намалевал знаменитую пирамиду Хеопса, похожую на одну из тех собачьих кучек, которыми усеян Октябрьский парк.

Денег у Жоры не было, и никаких причин сворачивать с пути тоже не было, это верно. Научный факт, как говорит подполковник Рощин.