Праздник Святой Смерти - Ирина Лобусова Страница 3

— Здесь. Из посадки не выезжай, — коротко скомандовал Бершадов шоферу. — Дальше пешком пойдем. Оружие наготове, всем! — и первый вылез из машины.

Все трое прошли через посадку и очень скоро увидели ярко освещенные окна первого этажа дома. Два окна без занавесок и без ставень просто полыхали огнем.

— Они здесь, в доме. Это хорошо, — кивнул Бершадов и, подойдя к выходу из посадки, тихонько свистнул.

Однако условного свиста в ответ не последовало. Он еще раз свистнул — громче. Тишина. Если б было светло, можно было бы разглядеть, как лицо его стало совсем белым.

Возле выхода из посадки виднелась небольшая траншея. Бершадов подошел к ее краю. Там лицом вниз лежал парень в солдатской форме. Рука его сжимала винтовку. На затылке расплывалось огромное темно-багровое пятно.

— Нет! — щелкнув предохранителем, Бершадов помчался к забору… И почти сразу наткнулся на труп второго солдата. Похоже, он был застрелен точно так же, как и предыдущий.

— Засаду перебили. Всех, — мрачно прокомментировал подошедший Игорь Барг.

Минут через двадцать были обнаружены трупы всех остальных: все люди, которые должны были осуществлять засаду возле дома, оказались мертвы. Все четверо. Полностью потеряв над собой контроль, седой мужчина непрерывно крестился дрожащими руками.

Калитка в воротах была открыта.

— Быстро, все туда! — мрачно скомандовал Бершадов.

— Я не пойду! — Седой стал пятиться назад. — Они и нас застрелят! Это убийцы! Они всех перестреляли! Я жить хочу!

— Пойдешь! — Бершадов сверкнул на него страшными глазами. — Или тебя застрелю я. Моя рука не дрогнет, не сомневайся!

Плача и крестясь, седой поплелся следом за Бершадовым и Баргом.

Дверь в дом была открыта настежь. Бершадов с одной стороны, Барг — с другой осторожно вошли внутрь.

Ни в прихожей, ни в ярко освещенной комнате никого не было.

— Осмотреть дом! — скомандовал Бершадов.

Через полчаса с осмотром было покончено. В доме было две комнаты, кухня, погреб и техническая пристройка. И нигде, ни в одном из этих помещений не было никого — ни единого человека. Дом был абсолютно пустым.

— Перебили засаду и ушли, — прокомментировал Игорь Барг, — а завод подожгли, чтобы нас задержать.

Ничего не ответив, Бершадов молча прошел в гостиную. Комната была ярко освещена. Несмотря на то что дом стоял на отшибе, в нем было электричество. Пустой стол посередине комнаты, кровать, покрытая несмятым покрывалом…

Медленно, все еще сжимая пистолет в руке, Бершадов обошел всю комнату, заглянул во все углы.

Внезапно его внимание привлек большой деревянный сундук, угол которого торчал из-под кровати. Казалось, его засунули в спешке, так и не успев задвинуть под кровать до конца. Бершадов жестом велел седому помочь ему достать сундук. Неожиданно седой отскочил:

— Я не буду это делать! Я не прикоснусь к этому! Ни за что! — По его трясущемуся лицу обильно текли крупные капли пота.

— Игорь… — Бершадов перевел на Барга тяжелый взгляд.

Вместе они вытащили сундук на середину комнаты. Григорий открыл крышку. Внутри лежал… мертвый ребенок, совсем маленькая девочка, лет пяти.

Она была одета в белое пышное платье. Лежала на спине, руки, как при молитве сложены на груди. Наклонившись, Бершадов понюхал ее губы — от них пахло то ли чесноком, то ли горчицей. На лице девочки виднелись следы какого-то белого вещества.

— Матерь Божья… — прошептал Барг.

Бершадов медленно повернулся к седому:

— Ты знал… Ты отлично знал, что в сундуке… Это ты его предупредил о засаде… Из-за тебя убили моих людей…

— Нет… Я все объясню… Я не знал… — Седой стал медленно пятиться прочь.

Почти не прицеливаясь, вскинув руку в очень быстром, едва уловимом жесте, Бершадов выстрелил прямо в голову седому.

Пуля прошла посередине лба. Игорь Барг издал глухой крик. Тело седого, обмякнув, рухнуло прямо к ногам Бершадова. Из раны на лбу вытекла тонкая струйка крови…

Глава 2

11 марта 1941 года

К ночи ветер разбушевался вовсю. Огромная ветка тополя, росшего под самым окном, рухнула от его порывов, выбив на втором этаже три окна. Грохот был такой, словно на дом сбросили настоящую бомбу.

Сбежались все — не только взрослый персонал, но и большинство воспитанников. Впрочем, когда разобрались, что все нормально и ничего страшного нет, хватило нескольких окриков и увесистых подзатыльников, чтобы все дети вернулись по кроватям.

Дав приказ рабочим на завтра спилить злополучный тополь, Галина Петровна Ветрова — директор интерната — вернулась к себе в кабинет, на ходу переговариваясь с завучем по воспитательной работе.

— Я давно хотела спилить этот тополь! — говорила она. — Что за дурацкая идея была посадить такое дерево рядом с детским учреждением? Половину Одессы тополями засадили, в июне вообще дышать невозможно! Хорошо, что он упал!

— Так приказ был сверху, — осторожно кашлянула завуч, не всегда разделявшая непривычно вольные взгляды директора.

Та отмахнулась от завуча, как от надоедливой мухи. У Ветровой была такая манера — разговаривать и вести себя пренебрежительно, когда она была чем-то встревожена. А тревог хватало. Все в доме, быт которого удалось наладить с таким трудом, трещало по швам.

Официально это был интернат для трудновоспитуемых детей и подростков — так это числилось по всем документам. Но на самом деле это был детский дом для детей врагов народа — тех, кто был осужден и отправлен в лагеря, а также тех, чьи родители уже давно находились в тюрьмах. Не обязательно за политические, часто — за уголовные преступления. В общем, антисоциальных элементов.

Поэтому дети были здесь разные — и страшные, и странные. И очень долгое время руководство никого не могло найти на должность директора, несмотря на высокую зарплату, льготы и довольно солидное положение. Те, кто пробовался на эту руководящую должность, выдерживали от силы месяц. Но в конце концов слава о страшном месте распространилась со скоростью ветра, и любые желающие поступить на эту тяжелую должность закончились.

Тогда стали официально назначать, но от этого дела пошли еще хуже. Бывшие чекисты и сотрудники правоохранительных органов не могли найти общего языка с детьми и ничего не смыслили в педагогике. А учителя и педагоги не обладали настолько сильным характером, чтобы держать в повиновении малолетних потенциальных преступников, не испытывающих к своим воспитателям, то есть мучителям, ничего, кроме ненависти.

Боль от потери родных, обида на жестокую судьбу, ненависть от несправедливости, злое, безжалостное обращение — все это превратило бывших детей в опасных и злобных зверьков, неспособных жить иначе, кроме как с ненавистью. В интернате страшно возросла преступность и побеги. Руководство разводило руками и не знало, что делать. До тех пор, пока одному из членов обкома партии не пришла в голову довольно здравая мысль. Он вспомнил о своей сослуживице по гражданской войне, которая в 20-х годах командовала отрядом Красной армии, — старой, убежденной большевичке с железным характером, которая к тому же по образованию была педагогом.