Прожорливое время - Эндрю Джеймс Хартли Страница 3

— Как Токио? — спросил Найт, чувствуя, как звуки голоса Куми спускают натянутую у него внутри пружину подобно горячей ванне.

— Знаешь, как обычно. Государственный департамент хочет привлечь меня к решению вопросов интеллектуальной собственности с Китаем, а я в этом ровным счетом ничего не смыслю.

— Начальство понимает, что ты владеешь японским языком, а не китайским?

— Да.

— В таком случае почему именно ты?

— Понятия не имею. Считается, что я умею общаться с людьми.

— Господи, да начальство тебя совсем не знает.

— Никто не знает меня так, как ты, Том, — сказала Куми, как всегда насмешливая. — По крайней мере, некоторые мои стороны видишь только ты.

— Хотелось бы надеяться.

— Я имела в виду совсем другое. У тебя образ мышления…

— Студента-первокурсника?

— Пожалуй, — согласилась Куми. — Ты не староват для этого?

— Возможно. Но иногда мне кажется, что по-настоящему я знал тебя только тогда, когда мне было двадцать.

Ему покаталось, что он услышал, как Куми вздохнула Несколько лет они были в ссоре, причем яростной, а теперь, по крайней мере, снова разговаривали друг с другом. Быть может, между ними сохранялось нечто большее, но говорить об этом со всей уверенностью было трудно. Все это время они оставались мужем и женой хотя бы формально.

— Как твои занятия? — спросил Томас.

Куми решила, что, поскольку ей придется пожить в Японии, можно будет заодно и прикоснуться к культурному наследию. Она записалась на курсы по трем предметам: карате, традиционная японская кухня и икебана. Именно искусство расставлять цветы отправилось к черту первым.

— Эти женщины сводили меня с ума, — объяснила тогда Куми. — Все должно быть именно так. Сделать это можно только одним способом. Они втыкают в горшок две бамбуковые палочки и цветок камелии, а ведут себя при этом так, словно обезвреживают боеголовку тактической ядерной ракеты. Они смотрели на меня и говорили: «Это неправильно». Неужели? Речь шла о расстановке цветов! Я вынуждена была бросить все, пока никого не убила.

Этот разговор велся две недели назад.

— Не знаю, как долго еще продержится карате, — сказала Куми сейчас. — Тренеры говорят, что я слишком агрессивная и не могу сосредоточиться.

Томас фыркнул.

— Смейся-смейся, учитель английского языка, — обиделась Куми. — Вот я вернусь и надаю тебе по шее.

— Когда? — тотчас же спросил Найт.

— Когда научусь закручивать суши. Это у меня получается лучше. Дзен-буддизм гораздо понятнее, когда ты готовишь булочки с рисом и водорослями, не получая при этом ногой по голове. Сам прикинь.

— Послушай, у меня кое-что случилось, и мне нужно поговорить с тобой.

Он рассказал о мертвой женщине. Куми задавала правильные вопросы до тех пор, пока у него не закончились ответы, после чего наступила тишина. Тогда Томас рассказал о поминальной службе по Бену Уильямсу.

— Что-то не припомню, чтобы ты упоминал о нем, — заметила Куми.

Это было сказано без критики, но Томас ощетинился:

— Ты со мной тогда не разговаривала, забыла?

— Нужны двое, чтобы… Не знаю, — сказала она. — Кажется, в пословице говорится про танго.

— Верно, — вынужден был признать Томас.

— Извини, Том, но я не смогу приехать в Штаты прямо сейчас.

— Понимаю, — произнес Найт, радуясь тому, что Куми хотя бы задумалась над такой возможностью. — Я сам не могу сказать, что подействовало на меня сильнее, убийство или поминальная служба. Бедняге Бену было столько же лет, сколько мне, когда мы с тобой познакомились.

— Вот как?

— Тут уж задумаешься, правда? — сказал он, и гулкая пустота этой фразы заставила его добавить что-нибудь еще: — Я имел в виду, тут начинаешь понимать, как у тебя мало времени, как нужно стараться…

— Жить сегодняшним днем?

— Да, что-то в таком духе.

— Том, у тебя все в порядке?

— Да. Извини. Просто на меня, наверное… накатила меланхолия. Мне тридцать восемь лет, Куми, понимаешь? Тридцать восемь. Значит, я уже прошел половину пути.

— Какого именно?

— Жизненного, — сказал он. — Я имею в виду, если взять в расчет среднюю продолжительность жизни. Больше половины, если со мной что-то случится…

— Да, очень жизнерадостная тема, — заметила Куми.

— Извини.

— Я сожалею, что меня нет рядом, Том, но прежде ты не хотел, чтобы я вернулась.

— Не совсем верно, — поправил ее Томас. — Хотел, но сам этого не понимал.

Куми рассмеялась, и он поспешил развить свое преимущество:

— Итак, о каком сроке идет речь? Полгода? Год?

— Том, не знаю, — сказала Куми, и в ее голосе снова прозвучала осторожность, нежелание связываться с ним. — Сейчас я не могу об этом думать. Проект, которым я занимаюсь, начинает приносить какие-то ощутимые результаты. Я жалуюсь насчет своей работы, но это частица меня. Между нами, чаще всего я выполняю ее совсем неплохо и люблю. Дай я разберусь со всем, и тогда мы поговорим. Обещаю.

— Через неделю?

— Две. Может быть, три.

— Хорошо.

— Вот и отлично, — сказала Куми, рассмеялась и сделала короткий шумный выдох, выпустивший напряжение у нее из груди.

Звук оказался настолько знакомым, что Томас буквально увидел его и понял, что он означает. Это было облегчение, радостное и благодарное, и Найт почувствовал, что Куми задолго до его звонка собиралась с духом, чтобы сказать ему, что пока не приедет, еще не готова даже обсуждать это.

— Хорошо, — повторил он, гадая, когда в следующий раз увидит ее и почему все эти телефонные разговоры заставляют его чувствовать себя участником телевизионного шоу, досрочно выбывшим из борьбы, уносящим домой утешительный приз, который у него уже есть или никогда не был ему нужен. — Я просто хочу, чтобы ты приехала.

— Постараюсь, — сказала Куми. — Обещаю.